Кто делал химиотерапию при раке груди

Рак молочной железы — одно из лидирующих онкологических заболеваний. Несмотря на то, что медицина постоянно развивается, в России с лечением онкологии дела обстоят пока не очень хорошо: например, нет процедуры скринига на обязательном уровне, которая позволяет выявить рак на ранней стадии, когда еще нет внешних симптомов. Большинство людей обращаются к врачам, если испытывают сильные болевые ощущения: как правило, эта боль связана с большим размером опухоли и поздней стадией развития рака.

Несмотря на это, шанс вылечиться или получить поддерживающую терапию есть. Саша Сабанцева рассказала нам, как узнала о своем заболевании, кто помог ей выстроить правильное лечение и как изменилась ее жизнь после онкологии.

Мой молодой человек (уже муж) нащупал у меня достаточно большую шишку в груди. Я подумала — фигня какая-то. Наверное, нужно просто сходить проверить. Я пошла к платному доктору, который посмотрел результаты УЗИ и анализ пункции, и он не заметил признаков онкологии, хотя мне казалось, что врач он хороший. Сказал, что это доброкачественная опухоль и нужно сделать операцию. Этим он меня успокоил.

Я вообще человек-трус, и в итоге я прогуляла еще полгода. У меня к этому моменту заболели лимфоузлы в подмышечной впадине со стороны груди, где было уплотнение. Я собралась с духом, начала собирать анализы на операцию, чтобы мне удалили опухоль. Пришла уже к новому врачу, которая мне предложила сделать еще один анализ и УЗИ. Я со спокойной душой сдала анализы, врач сказала прийти через несколько дней, когда придут результаты.

Помню — мы идем с подругой в больницу за результатом анализов, и я пошутила — наверное, это рак. Мы посмеялись. К врачу я пришла с мыслями, что будет обычная операция, просто вырежут уплотнение и я пойду себе гулять спокойно.

Когда я зашла в кабинет, врач спросила, пришел ли кто-нибудь со мной. Так я узнала, что у меня нашли метастаз в лимфоузле. Я, естественно, немного опешила. В фильмах очень часто такое происходит, а в жизни это совершенно не так, тебя никто не готовит к этому. Я просто села и не могла говорить, и думала — что за бред, мне всего 22 года?

Усугублялась ситуация тем, что это был День рождения моей мамы, и она знала, что я должна была поехать за анализами и сильно переживала. А я до этого момента не переживала вообще.

С этого момента все и началось. Первый день я поплакала, а потом включилась моя мама. Она позвонила подруге, та посоветовала пойти к ее знакомому врачу, заведующему отделением в онкологическом центре. Мы пришли к нему, он отправил меня на биопсию. Надо отдать врачу должное, он продиагностировал меня по полной и за короткий срок. Наверное, в течение двух недель мне были сделаны две биопсии (это очень неприятная процедура), ПЭТ-КТ ( позитронно-эмиссионная томография — прим. ред.), МРТ. За 2 недели, пока мне делали диагностику, было подозрение на метастаз в позвоночнике, провели МРТ, но там оказалась лишь небольшая грыжа.

Из результатов стало ясно, что у меня инвазивная карцинома третьей стадии. Вообще выделяют 4 стадии, и у каждой есть своя подстадия — у меня была 3а. Было очень страшно, потому что четвертая стадия — финальная и неизлечимая. Я была на грани того, чтобы онкопроцесс перешел на другие органы, а это уже не лечится, существует только поддерживающая терапия, которая позволит жить дольше на какое-то время.

Затем меня принимал химиотерапевт — очень хороший, а в этой ситуации очень важно найти грамотного врача. Нужно, чтобы твой первый врач пропускал тебя по цепочке таких же талантливых врачей, как и он сам.

Химиотерапевт подтвердил, что третья стадия — это не очень хорошо, но я молодая, есть большой запас здоровья. Но все-таки лечение будет проходить по полной. В моем случае «по полной» означало 8 сеансов высокотоксичной химиотерапии — 4 курса одним препаратом и 4 курса другим.

Через 2 недели с постановки диагноза я уже была на первом курсе химиотерапии. Когда я пришла сдавать анализы перед первой химиотерапией (перед каждым курсом берут анализ крови и мочи), у меня появилось дикое желание просто взять и убежать оттуда. Я думала, что это все происходит не со мной. Мне было так страшно, что это какая-то ошибка, которая со мной случилась и я через эту ошибку должна пройти. В этот момент мне было страшнее всего в жизни.

Все стереотипы, который навязывают нам в фильмах про рак, делают свое дело — я была уверена, что после химиотерапии люди не могут встать, их постоянно рвет, но это не так. Сейчас много препаратов, которые затупляют рвотные рефлексы. После химиотерапии я чувствовала ощущение дикого похмелья: как будто ты всю ночь пьянствовал, пришел домой под утро, тебя чуть-чуть подташнивает и есть сильная слабость — вот это про химиотерапию.

На самом деле все оказалось не так страшно, как я изначально думала. Меня за всю химиотерапию ни разу не рвало, зато был гастрит. Но это состояние можно пережить. Сейчас я считаю, химиотерапию может пережить вообще любой человек, насколько бы «дрожным», как говорит моя мама, он не был.

Пятая химия была другая, побочные эффекты были другие. К этому моменту у меня выпали все волосы, включая брови и ресницы. На пятой химии начало сильно выкручивать суставы и болеть мышцы. Но последние 4 химиотерапии прошли морально намного лучше — я знала, что это скоро закончится.

Самое сложное в процессе лечения онкологии — это химиотерапия. Это долго, больно, неприятно, много побочных эффектов, я ходила со скоростью черепахи. Если начинала ходить быстрее, я задыхалась так, что думала — сейчас помру.

Большое заблуждение, что люди худеют при химиотерапии. У всех это происходит по-разному — я набрала 15 кг. Просто потому, что я себя очень жалела и пыталась всю свою обиду заедать. Кто-то от стрессов худеет, кто-то толстеет. Вот я ко второй группе отношусь. Когда была последняя химия, на меня надавила мама, и я начала худеть с диетологом. Так больше не могло продолжаться, я не могла на себя смотреть — толстая лысая женщина с серым цветом лица. Все это прошло через истерику, потому что мне трудно было просто взять и начать худеть. У меня есть сила воли, но ее нужно доставать откуда-то из недр.

После химиотерапии была операция. У меня было несколько вариантов ее проведения: полное удаление молочной железы, частичное удаление и удаление с постановкой импланта. Мы не знали, что выбрать, потому что мы ходили к нескольким хирургам и они предлагали разные варианты.

Моя опухоль была очень агрессивной. Перед тем, как ставят химиотерапию, делают анализ на скорость деления клеток: если они делятся быстро, это значит, рак может быстро распространиться по всему организму. Мои клетки делились очень быстро — возможно, поэтому у меня так быстро выросла опухоль.

Но плюс этой агрессивности в том, что такие опухоли хорошо поддаются лечению химиотерапией. После третьего курса у меня абсолютно исчезла опухоль размером с грецкий орех, исчез большой шар жидкости в лимфоузле.

Поэтому было принято решение сделать частичную мастэктомию и удалять все лимфоузлы. Сейчас я считаю, это было самое правильное решение, поскольку полное удаление молочной железы — это серьезный психологический стресс. В этом случае от груди ничего не остается, только длинный шрам от подмышки до грудины. Наверное, это очень тяжело.

Через месяц после операции у меня была лучевая терапия. По сравнению с химиотерапией — это вообще курорт. Ты просто приходишь 5 раз в неделю полежать несколько минут под аппаратом. Я переносила ее очень хорошо, не у всех так. Уже в это время можно начинать работать. Но на это время все равно дают больничный, потому что от лучевой падает иммунитет.

Во время химиотерапии вместе с потерей какой-то частички женственности, осознанием себя как женщины, ты теряешь волосы, ресницы, брови. Когда меня предупреждали о таких последствиях терапии, я думала, что со мной этого не случится. Хоть меня уверяли, что я должна быть готова к этому.

Через 2 недели после первой химиотерапии у меня начали выпадать волосы — я проводила рукой по волосам и буквально снимала их с себя. Мне это было даже обидно, потому что до этого я была уверена, что со мной такого не произойдет.

Я не пошла в парикмахерскую. Меня побрил мой муж Володя (тогда еще мы не были расписаны). Я ему вообще за все благодарна — он меня так поддерживал, пытался перевести все в шутку, сказал — когда ты еще согласишься на это? Мы с ним вместе купили мне парик.

К Володе и к маме у меня большое чувство благодарности, потому что они никогда не показывали, как устали. Да, мне было плохо, больно и обидно, но моей семье было намного хуже. Когда мы теряем кого-то, нам жалко не их, а самих себя, когда мы остаемся одни. Володе и маме было страшно меня потерять, потому что они ничего не могли сделать с моей болезнью. Они могли помочь мне морально, но не могли повлиять на окончательный вариант.

При постановке последней системы химиотерапии я была собой очень горда. Я думала, вот я молодец — 8 курсов химии, лысая, ногти все сошли, нет ни одного волоска на теле. Зато без волос я узнала, что мне идут короткие волосы.

Я развлекалась, как могла — купила себе розовый парик и гуляла в нем по городу. Я начала относиться ко всем последствиям болезни с юмором, потому что иначе, наверное, нельзя. Если начинаешь думать, что от этого умирают — твой организм может это принять и сказать — ну, раз люди умирают, значит и ты умрешь. Я никогда не думала о том, что могу от этого умереть. Никогда не рассматривала такую возможность.

Отсеялось огромное количество друзей. Я не могла выходить на улицу, потому что у меня был низкий иммунитет и я могла заразиться. А люди просто переставали звонить и писать. Наверное, им не нужен был человек, с кем не потусоваться, а чтобы его увидеть, к нему надо ехать, а этот человек еще и выглядит не очень приятно. Не знаю, с чем именно это было связано — но это расставило все на свои места.

Я общалась с другими онкобольными. Поначалу у меня было желание вообще ни с кем это не обсуждать. Все наши стереотипы о раке, порожденные необразованностью в этом вопросе, приводят к тому, что когда ты попадаешь в это комьюнити, ты ждешь, что все там страдают и говорят о смерти. Женское отделение в больнице, где я проходила лечение, было самым позитивным. Все точно также переосмысливают жизнь, пытаются уловить все хорошие моменты от происходящего, потому что они не знают, что будет завтра. Я ни с кем особенно не подружилась, но от других онкобольных всегда исходил позитив. Люди даже на последней стадии рака улыбались, обсуждали бытовые проблемы.

Из-за груди я не комплексую — просто поняла, что бывает и хуже. Когда я надеваю лифчик, даже без подклада, моя грудь выглядит более-менее симметричной. Если присмотреться, заметно, что одна немного больше, но меня это не пугает и не пугает мужа. Мы оба понимаем, главное — чтобы я была здорова.

Возможно, в будущем я сделаю пластическую операцию, если меня это будет беспокоить. Но сейчас мне не хочется ложиться под нож.

Прошел год с операции, отросли волосы. Онкология считается хроническим заболеванием, и с ней очень много ограничений даже во время ремиссии. Если ты приходишь в больницу, даже к стоматологу, и говоришь, что болела онкологией — могут отказать в услугах. То же самое и в аптеке, хотя можно практически все лекарства, кроме гормональных. Нельзя витамины, потому что они влияют на иммунитет. Нельзя ездить на море, менять климат, заниматься тяжелыми физическими нагрузками. У меня нельзя брать кровь из правой руки, потому что там нет лимфоузлов. Но я стараюсь жить полноценно, и особых ограничений я не чувствую.

С работой мне повезло, на время лечения удалось договориться, что они меня дождутся. Я понимала, что лечение затянется на 8-9 месяцев, на это время мне давали больничный несколько раз подряд. Мне было неудобно, потому что я с 18 лет работала и обеспечивала себя, а тут приходит 6-7 тысяч с больничного. К тому же, очень тяжело сидеть дома. Когда был последний сеанс лучевой терапии, я уже на следующий день вышла на работу.

Публикация от Шура Пална (@sasha_numph) 8 Июл 2017 в 9:26 PDT

Я считаю, что вся эта ситуация пошла мне на пользу. Раньше я была человек-депрессия, хлебом не корми — дай над чем-нибудь погрустить. А сейчас у меня желание жить. Оно такое сильное, что даже когда мне грустно, я гоню это от себя, потому что жизнь может закончиться в любой момент и нужно наслаждаться каждой секундой. Когда такое переживаешь, рождается много правильных мыслей. Сейчас мне хочется урвать все от того кайфового состояния, в котором я живу.

Я благодарна своей болезни, она помогла мне прийти в себя. До нее у меня был тяжелый период — я похоронила отца и с этого момента постоянно была в депрессии. Возможно, онкология появилась у меня из-за этого — я не знаю и никто не может знать. Но после всего этого я пришла в себя.

Когда мне рассказывают, что кто-то покончил жизнь самоубийством — я не понимаю этих людей. Я столько времени знала, что могу не выкарабкаться — и эта мысль дала мне мощное желание жить.

Онкология — не такая страшная болезнь, какой ее изображают. К ней нужно относиться, как к затянувшейся простуде — очень неприятной, но от которой можно вылечиться. Нужно настраивать себя жить и бороться.

источник

О современных методах лечения рака молочной железы и вариантах эффективной замены химиотерапии расскажет доктор маммолог-онкохирург, к.мед.н, доцент, Бондарь Александр Вадимович.

Рак молочной железы – самое распространенное онкологическое заболевание среди женщин. Заболеваемость онкологии молочной железы является довольно высокой и составляет 75 человек на 100тыс. женского населения.

Основная опасность, которую несёт любое заболевание злокачественного характера, заключается в стремительном росте опухоли и поражении здоровых тканей других органов мутировавшими клетками. Рак молочной железы является системным заболеванием и может развиваться поэтапно, ростом опухоли и поражением регионарных лимфатических узлов, а может по кровеносным и лимфатическим сосудам сразу в отдаленные метастазы.

Хирургическое лечение рака молочной железы является неотъемлемой частью комплексного лечения. Другой вопрос в том, какой из его видов необходим в той или иной ситуации – полное или частичное удаление молочной железы.

На первой стадии рака молочной железы часто применяются органосохраняющие операции Лампэктомия, квадрантэктомия). Эти операции позволяют удалить опухолевые клетки с частью прилегающего к ним здорового участка ткани для достижения чистоты краев резекции. В некоторых случаях может понадобиться полное удаление молочной железы, а также удаление регионарных лимфатических узлов.

Вторая стадия рака груди в обязательном порядке нуждается в оперативном лечении. Как и в предыдущем варианте может быть проведена как органосохраняющая операция, так и полностью удалена молочная железа. Выбор наиболее эффективного вмешательства делает врач после оценки результатов обследования. Если метастазы поразили региональные лимфатические узлы, то эти узлы удаляются.

На 3-й и 4-й стадиях, как правило, проводится полное удаление молочной железы, что влечет за собой последующую реконструкцию.

Химиотерапия является одним из комплексных методов лечения рака молочной железы. Препараты, используемые при проведении химиотерапии, препятствуют росту и делению раковых клеток, а также оказывают токсическое влияние на клетку, тем самым уничтожая ее.

У химиотерапии есть очень важные плюсы, а именно:

способность оказать удаленное действие на органы с возможным поражением метастазами, а также на отдельные клетки опухолевого образования, которые попадают в кровоток;
разрушение онкоклеток, которые могли выжить в районе развития опухолевого процесса после полного удаления груди; если эти клетки не уничтожить, они в будущем могут привести к рецидиву.

Этот вопрос интересует 90% женщин перед началом лечения. Не всегда перед началом лечения можно сказать, нужна ли химиотерапия. Когда вопрос касается более запущенных стадий рака молочной железы, то химиотерапия является неотъемлемым методом лечения. Если заболевание находится в начальной стадии, то на первый план выходят такие составляющие как:

возраст пациентки;
репродуктивная функция;
гистологическое исследование опухоли;
биологические признаки опухоли.

Когда мы располагаем всеми вышеперечисленными аспектами, тогда можно спрогнозировать назначение химиотерапевтического лечения.

Но стоит помнить, что вне зависимости от стадии, гистологии и биологических свойств опухоли, химиотерапия назначается практически всем пациенткам репродуктивного возраста больше с профилактической целью, т.к. опухоли имеют более агрессивное течение благодаря активным метаболическим процессам.

В зависимости от того, на какой стадии находится заболевание (это мы узнаём от комплекса проведенных исследований), врач определяет:

время проведения химиотерапии – до операции и/или после неё;
количество используемых препаратов – один либо комбинация нескольких;
дозировку и количество введений;
схему обязательной терапии сопровождения для избежание возможных осложнений и комфортных ощущений пациентки без побочных эффектов.

Химиотерапия нежелательна и назначается с осторожностью возрастной группе пациенток. Причиной этого является наличие у большинства пациенток своего рода сопутствующих заболеваний, таких как: гипертоническая болезнь, сахарный диабет. Не во всех случаях после назначения химиотерапии мы можем получить ожидаемый эффект.

Бывают случаи, когда противопоказания являются относительными – тогда химиотерапия разрешена при снижении дозы препарата. В некоторых ситуациях требуется отсрочка.

Сначала, мы назначаем лечение для восстановления здоровья пациентки (компенсации жизненно важных функций), а уже после этого можно использовать химиопрепараты. Разумеется, в каждом случае важен индивидуальный подход.

низкий уровень тромбоцитов, химиотерапия категорически запрещена до того момента, пока нарушение не будет устранено. Исправить ситуацию можно с помощью некоторых лекарственных препаратов, а также переливания крови.
острая инфекция с высокой температурой, о химиотерапии не может быть и речи. В противном случае произойдет снижение количества лейкоцитов в крови, иммунная система ослабнет, и организм не сможет бороться с инфекцией.
первый триместр беременности, это не позволяет проводить химиотерапии из-за высокого риска гибели плода. На втором и третьем триместрах можно применять специальные химиопрепараты, но даже они грозят мертворождением и задержкой внутриутробного развития.
сложные нарушения функций печени и почек, лекарства будут накапливаться в организме и усиливать токсическое влияние. Ведь выводиться из организма химиопрепараты должны именно с помощью этих органов. Если почечная и печеночная недостаточность временная, курс может быть отложен до устранения этих проблем. В некоторых случаях можно уменьшить дозу вводимых химиопрепаратов, но это, повторюсь, носит индивидуальный характер.
сильное истощение, химиотерапия может привести к гибели, поскольку организм сильно ослаблен и намного тяжелее будет переносить побочные эффекты химиопрепаратов.

Химиотерапия при раке молочной железы 1 стадии рекомендована не всем. Онколог выбирает препараты в зависимости от того, каковы результаты иммуногистохимического анализа, который позволяет подтвердить установленный диагноз, а также получить дополнительную информацию о целесообразности применения химиотерапии.
Химиотерапия при раке молочной железы 2 стадии назначается до и после удаления опухоли в случае, когда она имеет неблагоприятный прогноз. После операции может потребоваться ещё курс лучевой терапии, а при гормонально-зависимой форме – гормональная терапия.
Тактику лечения рака молочной железы на 3 стадии определяют хирург, химиотерапевт и радиолог. На принятие окончательного лечения оказывают влияние размер, распространенность опухоли, степень поражения лимфатических узлов, а также состояние пациентки в целом. На начальном этапе проводится химиотерапия или гормонотерапия.
На 4 стадии рака груди еще больше внимания уделяется индивидуальному подходу к лечению. Если нет противопоказаний, пациентке назначаются химиотерапия иногда лучевая терапия. Если проведение лечения позволило подавить отдаленные метастазы, то далее есть смысл в полном удалении молочной железы.

Химиотерапия длительный период времени является самым распространенным и эффективным методом лечения рака.

Говоря об эффективности химиотерапии при раке молочной железы, важно отметить факторы, оказывающие на неё влияние:

Ранняя диагностика – чем раньше выявлены патологические изменения, тем бо́льшего эффекта мы сможем добиться с помощью химиотерапии. Главное – не упустить время, ведь рак, как правило, прогрессирует очень быстро. Вот почему очень важно, даже если Вас ничего не беспокоит, регулярно проходить осмотр у маммолога, а также самоосмотр груди в домашних условиях.
Обязательно должны быть проведены тесты на чувствительность онкологического образования к гормональным препаратам, в том числе FISH-тест, если не удается определить активность опухолевого белка иммуногистохимическим методом.
Правильно выбранная тактика химиотерапевтического лечения чаще всего помогает значительно улучшить качество жизни пациентки (даже на поздних стадиях), во многих случаях – продлить жизнь. А если скомбинировать химиотерапию с хирургическим лечением и лучевой терапией, то это позволяет надолго излечить пациентку от рака молочной железы.

Существуют ситуации, когда для лечения рака молочной железы применяются другие методы.

Лучевая терапия – метод уничтожения раковых клеток с помощью рентгеновских лучей. Этот метод может быть применим только в отдельных случаях, например, если пациентке была проведена операция по частичному удалению молочной железы. В таком случае лучевую терапию необходимо провести в течение 6 месяцев после операции. Также метод применим на любой стадии рака молочной железы в ситуациях, когда метастазы поразили близкорасположенные лимфатические узлы.
Гормональная терапия – метод лечения, применяющийся тогда, когда опухоль чувствительна к гормонам. Учитывая питание опухоли за счет женских половых гормонов, важно заблокировать гормональные рецепторы или нарушить их соединение. Это позволить уменьшить размер опухоли и метастазов или уменьшить вероятность возникновения рецидива. Гормональная терапия может применяться как отдельный метод лечения, так и для поддержания продления ремиссии после лечения. Встречаются случаи, когда химиотерапия не эффективна, а гормонотерапия позволяет добиться положительного результата.
Таргетная терапия – довольно новый метод лечения рака молочной железы, который можно применять как отдельно, так и в сочетании с другими методами. Препараты, используемые в данном случае, помогают прекратить деление раковых клеток, воздействуя на опухолевые белки, которые способствуют быстрому размножению опухолевых клеток и их устойчивости к иммунитету.

Очень важно регулярно посещать врача, поскольку грудь нуждается в тщательном контроле её состояния. Также необходимо каждый год проходить маммографию. В случае рецидива маммолог сможет вовремя выявить новообразование и назначить лечение как можно раньше.

Помните, не выполнение четких рекомендации врача может привести к прогрессии заболевания и стоить пациенту жизни.

источник

Екатерина М (18 Январь 2017 — 11:51) писал:

Извините что влезаю, надеюсь нашла ту ссылку что нужна. 5.1. Обеспечить госпитализацию и стационарное лечение больных с онкологическими заболеваниями по направлениям территориальных онкологических диспансеров и диспансерных онкологических амбулаторно-поликлинических отделений в соответствии с приложением 2 к настоящему приказу, в срок не позднее 10 дней с момента обращения во вверенное учреждение.
5.2. В случае отказа в госпитализации в заключении указывать причину отказа и рекомендации по дальнейшему лечению больного.

Получается нет мест это адекватная причина для отказа.

ЕленаМ
Пользователи
2 054 сообщений

Екатерина М (18 Январь 2017 — 11:51) писал:

Larisa
Пользователи
317 сообщений

Не всегда такая стадия лечится по такой схеме. Вам на консилиуме врачей онкологов онкодиспансера, на который вы обязательно приглашаетесь, дается право выбора — сделать ли сначала операцию, потом химию или сделать сначала химию и потом операцию . Врачи обязаны разъяснить, какие преимущества имеет тот или иной вариант лечения. Разве у вас было по другому ?
Предварительная химия позволяет уменьшить размер опухоли перед операцией.? Тогда уж доверьтесь врачам, им виднее, не переживайте, химия обязательна.
Химиотерапия — общее название лекарственных методов лечения инфекционных и опухолевых заболеваний.
Адъювантную химиотерапию применяют после радикальной операции в отсутствие клинических, рентгенологических и гистологических признаков остаточной опухоли. Ее цель — устранить микрометастазы.
Неоадъювантной химиотерапией называют химиотерапию, проводимую перед радикальной операцией и лучевой терапии. Если неоадъювантная химиотерапия оказывается успешной, она позволяет сократить объем хирургического вмешательства.

Вам назначена неоадъювантная химиотерапия.
По крайней мере можете рассчитывать на 3 группу инвалидности со своей стадией РМЖ Т2N1М0, а вот при N1 ее на дают.
Что касается сроков госпитализации.

Имеется Постановление Правительства РФ от 19 декабря 2016 г. N 1403 «О Программе государственных гарантий бесплатного оказания гражданам медицинской помощи на 2017 год и на плановый период 2018 и 2019 годов

Раздел VIII. Требования к территориальной программе в части определения порядка, условий предоставления медицинской помощи, критериев доступности и качества медицинской помощи

Там указаны сроки ожидания. Указано, что сроки ожидания оказания специализированной (за исключением высокотехнологичной) медицинской помощи не должны превышать 30 календарных дней со дня выдачи лечащим врачом направления на госпитализацию.
То есть максимум вас должны госпитализировать до 18 февраля 2017г.
При желании обратитесь к главному врачу онкодиспансера, можете обратиться в ТФОМС о том, что в отношении вас нарушены сроки ожидания госпитализации. И попросите их ускорить их.
То что имеются очереди, это не основание отказа в соблюдении данного положения программы гос. гарантий

Также в онкодиспансере уполномоченным лицам , кто отвечает за госпитализацию, скажите, что имеется Приказ Федерального фонда обязательного медицинского страхования от 1 декабря 2010 г. N 230 «Об утверждении Порядка организации и проведения контроля объемов, сроков, качества и условий предоставления медицинской помощи по обязательному медицинскому страхованию»

В Разделе 1 «Нарушения, ограничивающие доступность медицинской помощи для застрахованных лиц» указано, что « нарушением условий оказания медицинской помощи, является нарушение сроков ожидания медицинской помощи, предоставляемой в плановом порядке».
А сроки ожидания указаны в вышеуказанной программе государственных гарантий и составляют месяц.
И что если вас не госпитализируют желательно в ближайшее время , то пожалуйтесь в ТФОМС области и они придут с проверкой в онкодиспансер.

источник

«Пациенты вообще могут поверить в любую чушь»

Октябрь во всем мире — месяц борьбы против рака молочной железы. Почему раком груди называют разные типы онкологии, как лечат их в России и почему при бесплатной медицине за лечение и анализы приходится платить? Что на самом деле значит диагноз «мастопатия»? Когда действительно стоит удалить грудь, как Анжелина Джоли, в целях профилактики? Всем ли надо делать генетические тесты на рак или не стоит тратить на это деньги?

The Village пригласил директора Фонда профилактики рака, онколога Илью Фоминцева задать профессиональные вопросы практикующему врачу, профессору Петру Криворотько — крупнейшему российскому маммологу, заведующему отделением опухолей молочной железы Национального онкологического центра имени Н. Н. Петрова.

Илья Фоминцев: Насколько онкологи могут влиять на смертность от рака молочной железы? Среди пациентов бытует такое мнение, что рак — это неизлечимая болезнь, а онкологи, напротив, постоянно «развенчивают этот миф».

Петр Криворотько: Я как раз отношусь к таким онкологам, которые этот миф не развенчивают. Впрочем, вот именно при раке молочной железы онкологи влияют на смертность, и влияют очень сильно. Да, рак неизлечим, но мы нередко можем перевести рак молочной железы в то состояние, когда он не повлияет на причину смерти. Мы можем отложить онкологическую историю на некоторый, довольно приличный период времени. И чаще всего этого периода хватает человеку, чтобы умереть от какой-то другой болезни, или, проще говоря, от старости.

— А в какой степени на эту отсрочку влияют действия онкологов, а в какой — биологические свойства самого рака груди?

— Да вообще-то, все влияет — и то, и другое. Впрочем, свойства опухоли влияют, наверное, больше, чем онкологи. Мы сейчас дошли до понимания, что рак молочной железы — это не один диагноз. Это маска, за которой скрывается огромное количество разных подтипов рака. Теперь мы даже начали думать, что научились их различать, хотя на самом деле это не совсем так. И наши успехи — это скорее доказательство нашего недостаточного понимания этой болезни. Есть представление у онкологов о том, что мы что-то знаем про рак молочной железы. Но в этом своем знании мы очень часто сталкиваемся с ситуациями, когда наши знания попросту не работают. Вот, например, мы знаем, что на поверхности опухоли есть молекулярный рецептор, мы даже имеем лекарство, которое этот рецептор может заблокировать, мы знаем, что при идеальном стечении обстоятельств у большинства таких пациенток мы сможем повлиять на размер опухоли. Но есть категория пациенток, у которых все есть: есть рецептор, есть молекула, а наше воздействие вообще никак не работает. Причин тут может быть огромное количество: может быть, мы неправильно определили этот рецептор, может быть, лекарство не очень хорошо работает. Но, скорее всего, все в порядке и с тем, и с другим, но есть какой-то третий фактор, на который мы пока никак не можем повлиять, поскольку вообще ничего о нем не знаем. Ровно так происходит с гормонотерапией рака молочной железы, которая применяется уже десятки лет. Идеальная, казалось бы, ситуация, чтобы вылечить пациентку. У пациентки есть опухоль, у опухоли есть рецепторы к половым гормонам. Мы блокируем эти рецепторы, гормоны не действуют на опухоль, и какое-то время опухоль не растет или не появляется вновь. Это может длиться месяцами, может годами. Но в какой-то момент опухоль начинает расти, не меняя своей биологии. Опухоль та же, лекарство то же, но оно не помогает. Почему? Не знаю.

Поэтому, если говорить о том, кто больше влияет на историю жизни и смерти — онколог или биология опухоли, я бы сказал так: онкологи пытаются влиять, и иногда им это удается. При раке молочной железы в большинстве случаев это удается.

Я не хочу сказать, что мы были шаманами, но на тот период мы недалеко от них ушли. При этом подавляющее большинство пациентов получали химиотерапию совершенно зря

— Раньше схем лечения рака груди было не так много, а сейчас их великое множество, и они подбираются для каждого пациента буквально индивидуально. На основе чего это происходит?

— История с эволюцией схем лечения вообще суперинтересная. Еще лет 10–15 назад все методы системной терапии рака были эмпирическими. Я не хочу сказать, что мы были шаманами, но на тот период мы недалеко от них ушли: мы тогда подбирали дозу, режим введения препарата, по большому счету никак не основываясь на биологических характеристиках опухоли. Еще 15 лет назад все клинические протоколы основывались только на статистических данных о том, как это снижает смертность у всех пациенток без разбору. И при этом подавляющее большинство пациентов получали эту терапию совершенно зря: она никак не влияла на их выживаемость. Самый яркий пример такого лечения — это адъювантная химиотерапия. Она проводится пациенткам, у которых уже нет никакой опухоли, мы ее хирургически удалили. И вот тут врач подходит к пациентке и говорит: «Вы знаете, Марьиванна, я блестяще провел операцию, у вас не осталось ни одной опухолевой клетки, но я вам назначу сейчас химиотерапию, от которой у вас вылезут волосы, вас будет тошнить, вы будете ненавидеть родственников, а родственники в итоге возненавидят вас. Это будет длиться шесть месяцев, и это вам поможет!»

И знаешь, что самое прикольное? Врач это говорил, абсолютно не зная, поможет или нет. Потому что, если мы возьмем оксфордский мета-анализ исследований адъювантной терапии рака молочной железы (это послеоперационная химиотерапия. — Прим. Ильи Фоминцева), по его результатам она действительно помогала. Но помогала только 10–12 % от всех пациенток. Фишка в том, что еще 15 лет назад врач не имел ни единого инструмента, чтобы заранее понять, кому она поможет, а кому нет. И вот, чтобы не потерять эти 10–12 %, ее назначали буквально всем!

С тех пор многое изменилось. Рак молочной железы тщательно изучили фундаментальные онкологи, и выяснилось, что рак молочной железы — это не одно заболевание. Это вообще разные болезни с разными биологическими характеристиками: с разным набором рецепторов на поверхности клеток, с разными мутациями внутри самой опухоли. И оказалось, что то лечение, которое проводилось раньше, эффективно только для определенных подтипов рака. И если это лечение применять в группе пациенток, которым оно не помогает, это не только не поможет, это ухудшит их состояние. Потому что она за просто так будет получать очень токсичное лечение. Химиотерапия — это ведь вовсе не витаминка.

Теперь уже есть такие термины, как «персонифицированная терапия», или «индивидуализация лечения». За этими словами фактически стоит стремление подобрать для конкретного пациента то лечение, которое — вероятно — будет для него эффективным в зависимости от биологических свойств конкретно его опухоли.

— Мы сейчас с тобой говорим по большей части о терапии рака груди. Но вот я хочу спросить тебя про хирургию. За последние годы объемы хирургического вмешательства при раке груди значительно уменьшились и продолжают уменьшаться. Нет ли такого шанса, что хирургию при раке молочной железы в скором времени можно будет и вовсе избежать?

— С одной стороны, действительно сейчас идут исследования о том, что есть подтипы опухолей, которые, скорее всего, вообще нет смысла оперировать, им достаточно будет подобрать схему терапевтического лечения. В MD Anderson Cancer Center уже год идет такое исследование, и, возможно, у нас они тоже будут (очень надеюсь, что мы найдем на них средства). Однако ожидать, что хирургия вообще исчезнет из маммологии в ближайшие десять лет, не стоит. Может быть, когда-нибудь у определенного биологического подтипа рака мы позволим себе не делать операцию.

— То, о чем ты рассказываешь: индивидуализация терапии, малоинвазивная хирургия рака груди. Насколько это вообще распространено в России?

— Страна у нас огромная. Есть центры, где блестяще лечат рак молочной железы, а есть центры, где медицина остановилась на Холстеде (операция Холстеда, калечащая операция большого объема при раке молочной железы. — Прим. И. Ф.). Я тут в одном диспансере спросил: «Сколько у вас выполняется органосохраняющих операций?» Они говорят: «Три». Спрашиваю: «Всего три процента. », — а мне в ответ: «Нет, три штуки в год». А так там всем делают Холстеда. Ты знаешь, моя любимая тема — биопсия сигнальных лимфоузлов, которую не просто не выполняют практически нигде в России. 90 % маммологов у нас считают, что это полная чушь!

— Расскажи немного об этом, пожалуйста, давай сделаем читателей более образованными, чем 90 % маммологов. Может, и врачей зацепим.

— Если коротко, это тест, который нужен для обоснованного уменьшения объема хирургического вмешательства. История такова: более 100 лет, чтобы вылечить рак молочной железы, удаляли первичную опухоль максимально широко и вместе с ней все лимфатические узлы, в которые чаще всего метастазирует рак. Для молочной железы — это подмышечные лимфоузлы. Так и делали: удаляли всю молочную железу и все подмышечные лимфоузлы. Считалось, что это лечебная процедура, которая положительно влияет на длительность жизни. После многих исследований оказалось, что в принципе это не сильно влияет на продолжительность жизни. Влияет биология опухоли, системная терапия. А вот удаление лимфоузлов практически не влияет на результаты лечения, при этом у большинства женщин на момент операции в лимфоузлах нет никаких метастазов.

И вот, представь себе, ты выполняешь операцию, а патоморфолог тебе говорит: «Ты выполнил блестящую операцию, удалил 30 лимфоузлов. И ни в одном из них нет метастазов!» Ты в этот момент можешь объяснить главному врачу, зачем ты это сделал, объяснить это своему коллеге абдоминальному хирургу (абдоминальные онкологи занимаются опухолями ЖКТ, как правило, меньше знают о биологии опухоли и гораздо больше о хирургии. — Прим. И. Ф.). Ты, разумеется, можешь объяснить это пациенту: пациенты вообще могут поверить в любую чушь. Но вот попробуй объяснить это себе! Зачем ты удалил 30 здоровых лимфатических узлов?!

Ведь это очень сильно влияет на качество жизни, это очень жестокая хирургическая травма. Рука со стороны операции после этого не сможет нормально функционировать, будет отечной. Ведь даже инвалидность пациенткам дают именно из-за этого — потому что рука плохо работает, а вовсе не из за отсутствия молочной железы!

При этом в большинстве случаев эта травма наносится совершенно зря. Скажу больше, она, скорее всего, выполняется зря всем. В реальности нам от лимфоузлов достаточно только знать, поражены они метастазами или нет, удалять их при этом, скорее всего, нет никакой необходимости, даже если они и поражены. И сейчас уже проходят исследования, которые это подтверждают.

Так вот, биопсия сигнальных лимфоузлов нужна, чтобы понять, что с лимфоузлами — поражены они или нет. И на основании этого обоснованно отказаться от вмешательства на лимфоузлах у подавляющего большинства пациентов, чтобы сохранить им качество жизни. И вот этого не просто не делают, этого даже не понимают практически нигде в России.

Самое крутое, с моей точки зрения, — это научное обоснование возможности сохранить молочную железу. Еще 30 лет назад молочную железу не сохранял никто и нигде

— Кромешный ужас, конечно, но не новость. Перейдем к хорошему, что ж мы все о плохом. Какие бы ты назвал основные прорывы в лечении рака груди за последние 50 лет? За что бы ты дал свою личную премию имени Петра Криворотько?

— Самое крутое, с моей точки зрения, — это научное обоснование возможности сохранить молочную железу. Еще 30 лет назад молочную железу не сохранял никто и нигде. Это следствие не только изменения в понимании прогрессирования рака, это еще и достижения в области лучевой терапии.

Второй прорыв на самом деле совсем недавний. Только в 2000-х годах появились первые революционные исследования, которые показали, что основным фактором в прогнозе является биологический подтип рака, а не стадия. И это и есть объяснение тому, как такое происходит, когда мы выявляем совсем маленькую опухоль, оперируем ее, хлопаем в ладоши от радости, а через год пациентка умирает от метастазов, или, наоборот, когда мы выявляем огромную опухоль, и пациентка потом живет долгие годы.

За последние десять лет выделили уже более 20 молекулярных подтипов рака молочной железы. И, сдается мне, их количество будет только увеличиваться. А с ними и наше понимание, как правильно подобрать лечение пациентке. И сейчас уже большинство пациенток укладывается в наше понимание биологических подтипов. Непонимание остается только уже с относительно небольшой группой людей — там мы все еще подбираем лечение наугад.

— А есть ли в России вообще технические возможности все эти биологические подтипы определять? Равномерно ли они распределены по регионам?

— Да, конечно, тут есть проблемы. Можно много говорить о великом, но если нет материальной базы для этого всего, то ничего не будет. Для того чтобы понять биологию опухоли, необходимо провести серию тестов, которые позволяют оценить биологию опухоли хотя бы суррогатно, не на генном уровне. Эти тесты дорогие, и они доступны, скажем так мягко, не везде. Хотя, впрочем, и тут за последние десять лет картина изменилась. Сейчас в той или иной форме хотя бы основные тесты делают практически во всех диспансерах страны, но проблема тут в качестве и сроках. Сроки этих исследований доходят в некоторых диспансерах до пяти недель, хотя в нормальной лаборатории это можно сделать за три дня. И все это время и пациентка, и врач ждут результатов, без которых продолжить лечение невозможно. А время идет, за пять недель опухоль может вырасти.

— Как ты думаешь, сколько нужно пациентке денег, чтобы закрыть финансовые дыры в государственных гарантиях? Можно ли лечить рак груди в России полностью бесплатно и при этом качественно?

— Я работаю в федеральном учреждении, тут совершенно другие принципы финансирования лечения, чем в регионах. У нас прекрасные возможности по лечению рака, тут мы практически все можем сделать за счет государства, но государство нам не оплачивает диагностику рака до момента установления диагноза. Так устроено финансирование федеральных центров. Приходится пациентам платить за все обследования до тех пор, пока диагноз не будет полностью установлен, и если это рак, то с этого момента для них все действительно бесплатно, ну, во всяком случае, на бумаге. В реальности бывают ситуации, когда пациентам целесообразнее заплатить за что-то. Однако основную часть все-таки покрывает государство.

Что касается сумм, то давай будем говорить поэтапно: вот пациентка почувствовала что-то неладное в молочной железе, или в ходе какого-то спонтанного обследования у нее выявилось подозрение на РМЖ. Для того чтобы поставить диагноз быстро, адекватно и правильно, ей понадобиться примерно 50 тысяч рублей. Именно столько придется потратить на исследования, которые нужны для верной постановки диагноза. Для жителей больших городов эта сумма еще более ли менее доступна, хотя даже здесь у всех разные возможности. И это, заметь, только диагностика, которая необходима, чтобы назначить лечение.

А теперь поговорим о самом лечении. На самом деле, как это ни странно, но в РФ стандарт лечения бесплатно может получить любая женщина. Вопрос только в том, какой это будет стандарт. Выполнить удаление молочной железы с полным удалением лимфоузлов можно бесплатно в любом диспансере, и его выполняют. Но вот тут начинаются нюансы. Во-первых, вопрос в том, насколько грамотно было проведено дооперационное обследование. Как я уже говорил, необходимую иммуногистохимию делают далеко не все. И, например, если стандарт нашего учреждения — это выполнение обследований с использованием КТ грудной клетки и брюшной полости с контрастированием, то в регионах этого, как правило, нет и в помине: в большинстве учреждений делают только флюорографию и УЗИ брюшной полости. Я сейчас не говорю даже о качестве. Но флюорография, даже в самых опытных руках, не имеет никакой адекватной информативности для онкологов.

Вот еще пример: рентген легких, сделанный на протяжении последних трех месяцев повсеместно принимается как подтверждение отсутствия метастазов в легкие. Я и многие мои коллеги считаем, что это, мягко говоря, неправильно.

Одним словом, стандартное лечение доступно бесплатно каждой гражданке нашей необъятной Родины. Вопрос только в стандартах, которые применяются. В реальности в очень многих диспансерах невозможно современное лечение. Ну что вот делать онкологу, у которого либо вовсе нет лучевой терапии, либо есть такая, что лучше бы не было ее? Разумеется, он не сможет делать органосохраняющие операции, ведь ему потом невозможно нормально облучить пациентку. Он сделает мастэктомию из лучших побуждений.

Ну и наконец, следующий этап — стоимость лекарств. Лекарства стоят дорого, и здесь, и во всем мире. И не все регионы могут себе позволить купить весь спектр препаратов. Поэтому пациенту часто предлагается «стандартная» терапия, которая существует уже давно и, строго говоря, не является ошибочной. Парадокс химиотерапии в том, что она предлагает огромный спектр препаратов — от дешевых схем до очень дорогих. При этом разница в результате лечения не такая уж и революционная: не в два или три раза. Дорогая может быть эффективнее на 15–40 %.

Что в этом случае делает врач? Врач назначает дешевую схему за счет бюджета государства, не слишком кривя душой: честно назначает то, что его диспансер закупил. Если он назначит дорогие препараты, которые его диспансер не закупает, ему, безусловно, влетит от начальства. А когда пациентка приходит, например, за вторым мнением к онкологу, не имеющему отношения к ситуации, и он говорит, что можно применить более дорогостоящее и эффективное лечение, то вот тут и начинаются дополнительные траты. А сколько их будет, зависит от ситуации, бывает, что и очень много.

— Это просто ад! Мастопатия — это не болезнь. Нет такого диагноза нигде в мире. И уж конечно, это не «переходит в рак» — это уж полная ахинея. Самое ужасное, что это отнимает силы и время у врачей, которые погружаются в эту историю.

Я много думал на эту тему и даже не понимаю, откуда эта хрень вообще пошла. Помню, что в 1998 году, когда я пришел работать в диспансер, этого добра там уже было навалом. Молочная железа может болеть не только раком. Болезни, кроме рака, могут быть: есть доброкачественные опухоли, есть всевозможные состояния, связанные с образованием кист. Иногда кисты бывают огромных размеров, они воспаляются, болят. Это все можно и нужно лечить. Но мы снова и снова упираемся в вопрос квалификации наших докторов: узистов, онкологов, маммологов. Им легче поставить какой-то непонятный диагноз, чем сказать женщине, что у нее все хорошо.

— Если говорить о сухих данных, то заболеваемость среди женщин от 20 до 40 лет никак не изменилась с 70-х годов. Вообще, это любопытный миф! Откуда он взялся? Во-первых, за последние 20 лет информационное поле расширилось до неимоверных границ. И если социальных сетей раньше не было, то теперь у нас огромное количество каналов, в которых все обсуждают важные и личные темы. Если раньше пациентки с таким диагнозом особенно никому о нем не говорили, порой даже родственники не знали, что женщина больна, то теперь есть огромное количество пациентов, которые открыто об этом говорят и даже делают из лечения что-то вроде шоу. В американском и британском фейсбуке есть даже премии за лучший блог больной раком груди. На этом уже даже умудряются делать деньги. И в информационном пространстве чаще проскакивают сообщения о том, что раком болеет какая-нибудь молодая симпатичная женщина. Вообще-то, 20 лет назад другая симпатичная молодая женщина тоже болела, но а) она часто просто не знала своего диагноза, б) она его стыдилась, если даже и знала, и в) ей было негде распространить эту информацию.

— Да, но сложно сказать однозначно за всех. Есть молодые, которые уже хорошо и по-настоящему знакомы с болезнью. И они настолько хорошо разбираются в теме, что иногда даже пасуешь давать какие-то советы. Я не знаю, хорошо это или плохо.

Есть и другие пациенты, которые перечитали кучу информации о РМЖ, но совершенно не той — ложной. И переубедить их порой бывает просто невозможно. Есть и третий тип — те, кто смирился с концом. Чаще всего у них есть пример старших родственников — бабушек, мам, у которых болезнь протекала очень тяжело.

А бывает напротив, что пациентки после курса лечения преображаются, начинают какую-то совершенно новую жизнь, в их глазах загорается огонь. Но таких немного, и они, как правило, уже постарше. В основном все-таки это трагедия.

Да, пожалуй, с молодыми работать тяжелее.

Если говорить о тех, у кого перед глазами были плохие примеры с тяжелыми болезнями. Тут речь идет о наследственном раке молочной железы.

Как правило, это женщины с онкогенными мутациями. Сейчас, к слову, генетическое тестирование нужно не только, чтобы оценить риск заболеть раком. Это нужно еще и для того, чтобы определиться с тактикой у тех, кто уже заболел.

— Я бы сказал всем, но боюсь, мне влетит от всего онкологического сообщества. Правда, всем этого делать не стоит. Начнем с того, что это недешево. Стоит пройти тестирование, если мы говорим о наследственном раке. Тут у нас в любом случае есть какая-то семейная история: если болели и бабушка, и мама, то дочь находится в группе риска. Если были случаи рака яичников в семье, и это была близкая родственница. Этот тест достаточно сделать один раз в жизни.

— Это огромная головная боль не только пациентки, но и моя. Вот что могу сказать. Во-первых, «предупрежден — значит вооружен». Мы знаем, что генетическая предрасположенность повышает шанс заболеть раком, но это не значит, что это случится завтра или вообще случится. Во-вторых, можно более активно проходить обследования — делать ежегодно МРТ молочной железы, и это вовсе не значит, что нужно перестать жить, — можно продолжать рожать детей, растить их, радоваться жизни. А когда вопрос с детьми закрыт, прийти к онкологу и попросить профилактическую мастэктомию. Но дело в том, что даже полное удаление железы не гарантирует того, что женщина не заболеет. Это бывает редко, но не предупредить пациентку мы об этом не можем. И все-таки тестирование нужно делать: это знание может снизить риск смерти от рака молочной железы.

— Не отчаиваться. И не впадать в панику. Это штука, которая в большинстве случаев вылечивается. И даже если уже есть метастазы, это не катастрофа. Это болезнь, которую онкологи стараются перевести в состояние хронической болезни. Мы, может, не можем ее вылечить окончательно, но в наших силах сделать так, что жизнь будет продолжаться, и это очень важно. Это первый совет.

Второй очень важный совет: найдите медицинский центр, не врача, а центр, где вы будете получать лечение.

— Это очень тяжело, очень. Во-первых, этот центр должен иметь соответствующее оснащение. Но для обывателей тяжело понять, какое оснащение хорошее, а какое нет. Например, лучевая терапия обязательно должна быть в принципе, бывает, что ее нет вовсе. Патоморфологическая лаборатория обязательно должна быть такая, которая может делать любые молекулярные тесты. Должно быть собственное отделение химиотерапии.

— Вот если, предположим, придет женщина к врачу и спросит: «Какой процент органосохраняющих операций вы выполняете?» Это критерий?

— Ты знаешь, большинство врачей просто пошлют ее и даже не будут разговаривать. Впрочем, если ко мне придет женщина и спросит, какой процент, я ей отвечу — мне не стыдно отвечать. Мне кажется, вот какой критерий важен: любой уважающий себя центр должен владеть всем спектром хирургических вмешательств при раке молочной железы. В нем должны делать мастэктомию, органосохраняющие операции, все виды реконструкций: с пересаженными лоскутами, с имплантами, с экспандерами, с совмещением методик. И если центр не владеет хотя бы одной методикой — это неправильно. Значит, что-то у них там в Датском королевстве не так.

Что еще? Важно, чтобы в центре, который вы выбираете для лечения, врачи говорили на английском языке. Хотя бы некоторые. А все остальные читали. Но проверить это или сложно, или невозможно.

Ну и наконец, ремонт еще должен быть нормальный. Должны палаты быть чистыми и красивыми. Ну не верю я, что в 12-местной палате оказывают нормальное лечение. Если бардак в отделении, значит, бардак и в головах. Если у главврача хватает времени и сил банальные вещи создать, то есть шанс, что у него хватит времени и сил сделать нормальную патоморфологию. Не помню я, чтобы была шикарная патоморфология, а вокруг разруха. Обычно все наоборот.

Но сейчас на самом деле много диспансеров в стране более чем приличных.

— Казань. Вообще шикарные ребята. Самара — шикарные ребята. Липецк — шикарные. Это, кстати, мой родной город, и там хорошая служба, там хорошее оснащение.

Ты знаешь, Тюмень приятно удивляет. Иркутск! Но Иркутск, надо понимать, это «роль личности в истории» (в Иркутске много лет работает главным врачом онкодиспансера легендарная среди онкологов В. В. Дворниченко. — Прим. И. Ф.). Иркутск — очень сильная контора. Новосибирск еще. В Екатеринбурге сильный центр у профессора Демидова в 40-й больнице.

— А вот такой вопрос тебе провокационный. Если взять всех маммологов РФ, какой процент из них ты бы навскидку назвал хорошими?

— Я не совсем понимаю, когда говорят «хороший доктор» в нашей профессии. Безусловно, доктор Айболит должен быть хорошим. Но современная онкология и лечение рака молочной железы в частности — это команда. Поэтому вместо «хороший доктор» надо говорить «хороший центр». А доктор, с которым вы будете общаться, — это зависит от вашего психотипа. Если вам надо в жилетку плакать, найдите доктора, которому вы будете плакать в жилетку. Если с вами надо строгим тоном в армейском стиле — найдите себе такого. Но ищите их в хорошем центре.

— Окей, тогда перефразирую вопрос. Всего в стране около сотни центров, которые занимаются раком молочной железы: по одному в регионах, еще федеральные центры, частные клиники. Какой процент из них хороших?

— Я не везде бывал. Но думаю, что нормальных процентов 30. Опять же, когда мы посещаем коллег, мы видим позитивные стороны. Понятное дело, что это может быть «ошибкой выжившего», ведь я посещаю центры, в которые зовут, а, стало быть, это во всяком случае активные люди. Но надеюсь, что хотя бы 30 % из всех центров в стране — хорошие.

источник

Под химиотерапией (ХТ) предполагается применение лекарственных средств, непосредственно убивающих раковые клетки, это разные виды цитостатиков, преимущественно вводимых инъекционно — внутривенно. Эти лекарства обладают высокой токсичностью, поскольку уничтожают любые клетки, но в первую очередь, злокачественные.

Гормонотерапия (ГТ) базируется на прекращении поступления в раковую клетку необходимых ей гормональных средств, в результате чего нарушаются процессы роста и деления, что приводит к её гибели. Гормональное воздействие значительно менее агрессивное, но требует постоянного многолетнего приёма таблеток для создания определённого гормонального фона, не позволяющего роста и размножения раковых клеток.

Выбор лекарственного лечения при раке молочной железы зависит:

от распространения опухоли на время выявления, то есть размера новообразования в молочной железе и количества раковых лимфатических узлов в подмышечной области, а также наличия метастазов в других органах;
чувствительности опухолевых клеток к гормональным препаратам, что определяется по наличию рецепторов гормонов, положительными считаются клетки от 1% рецепторов;
маркёра чувствительности рака к лекарственным препаратам, что показывает ген множественной лекарственной резистентности HER2, которого много — гиперэкспрессия или в геноме встроено множество его копий — амплификация.

Есть дополнительные факторы, показывающую высокую агрессивность рака — Ki67 и определение 21 гена, но они не используются для выбора вида лекарственного лечения: химиопрепаратов или антигормонов. Если в раковых клетках нет рецепторов гормонов, то гормональное воздействие будет безрезультатным, поэтому для терапии выбираются химиотерапевтические препараты.

Недавно стали выделять четыре биологических подтипа рака.

Если клетки содержат гормональные рецепторы, то это люминальный подтип. Вариант «А» наиболее благоприятный, при нём уровень эстрогеновых (ЭР) и прогестиновых рецепторов (ПР) достаточно высокий, при варианте «В» прогестероновых рецепторов нет. Считается, что ПР говорят о чувствительности ЭР, то есть предполагают хорошую реакцию на антигормональное воздействие. Как правило, при люминальном варианте гена HER2 не определяется, что тоже говорит об ожидаемой пользе лекарств.

К базальному подтипу относят новообразования без рецепторов и HER2, его иногда именуют трижды негативный, такой вариант однозначно не реагирует на гормональные средства, поэтому применяются цитостатики.

Биологический подтип рака без гормональных рецепторов, но с наличием гена лекарственной устойчивости HER2 относят к нелюминальному или с гиперэкспрессией HER2. Он плохо реагирует на лекарства, поэтому к химиотерапии добавляется специальный препарат, подавляющий ген HER2.

Практически при всех стадиях рака молочной железы, кроме самой минимальной, для уменьшения вероятности возврата болезни предполагается дополнительное послеоперационное лечение — адъювантная лекарственная терапия.
При значительном поражении молочной железы для улучшения результатов операции применяется дооперационное лекарственное — неоадъювантное воздействие, что позволяет уменьшить раковый узел, выявить чувствительность клеточной популяции к конкретным лекарствам и даже избежать послеоперационной профилактики.
При неоперабельной — генерализованной стадии процесса на первом этапе химиотерапевтическое воздействие неизбежно.

Цитостатические препараты назначаются при высокой агрессивности РМЖ и незначительной зависимости клеток от гормонов. Формально, уже 1% ЭР и ПР предполагает реакцию на эндокринное воздействие, но особо выраженного результата от ГТ ждать не приходится.

При люминальном подтипе преимущества на стороне воздействия гормонами, но при высоком пролиферативном потенциале — Ki67 больше 20% и высоком риске рецидива по анализу 21 гена, что встречается при люминальном В, показана и химиотерапия. Базальный и нелюминальный молекулярные варианта лечатся цитостатиками.

Клинический пример:

Пациентка 54 года, работает профессором высшей математики и теоретической механики в столичном ВУЗе. Во время плановой маммографии было выявлена одиночная опухоль диаметром 2,5 см. Заподозрен рак молочной железы. После биопсии диагноз был уточнен: «Тройной негативный рак молочной железы, стадия 2». Существует несколько научных школ: европейская — «давайте сначала прооперируем, потом будем проводить химиотерапию»; альтернативное мнение американской школы онкологии со ссылкой на американские guidelines «давайте сделаем химиотерапию, а потом решим оперировать ли и в каком объеме». В результате попыток на протяжении 3 месяцев самостоятельно проанализировать рекомендации клинической онкологии, посещения еще врачей, и неоднократные обследования, в результате развития опухолевого процесса рак из стадии 2 перешел в стадию 4: при сцинтиграфии выявлено поражение костей, одиночные метастазы в печень.

Комментарий и рекомендации врача-онколога, маммолога к.м.н. Д.А.Шаповалова:

Пациентка обошла в течение 3 месяцев врачей, чтобы сделать правильный выбор. Но выбора она себе не оставила. Потеряны годы жизни. Ее прогноз крайне неутешительный. Предполагаемая продолжительность жизни согласно статистическим данным — менее 2 лет, вместо 10-15, которые были бы при начале активной терапии в момент первичной диагностики.

Во всех случаях, когда предполагается использовании ХТ и гормонотерапии, начинают с цитостатиков и вместе с гормонами их не используют, поскольку эндокринное воздействие снижает чувствительность клеток к лекарствам. Лучевая терапия тоже проводится после завершения ХТ, не противопоказан параллельный прием гормональных лекарств.

Курсы лечения начинаются через 3–4 недели после операции, но при хорошем заживлении раны можно начинать ХТ и раньше, а отсрочка может неблагоприятно сказаться в дальнейшем.

Стандартно проводится не менее 4 курсов ХТ, если требуется препарат, подавляющие ген HER2, то его вводят каждые три недели целый год или 17 раз.

Дооперационное лекарственное воздействие возможно тогда, когда нет сомнений в проведении и обязательности профилактики рецидива рака, то есть при всех стадиях, кроме I и не операбельного рака молочной железы IV стадии — с метастазами.

Лечение лекарствами до операции выявит истинную чувствительность рака к выбранным лекарствам, что невозможно при адъювантном лечении. При стандартной профилактике опухоли уже нет, хоть лекарственная комбинация выбирается из оптимальных по сочетанию результата и осложнений, но индивидуальная реакция не прогнозируема. Соответственно, нечувствительность рака к лекарствам до операции позволит отказаться от лекарственной профилактики после хирургического этапа.

Если неоадъювантные циклы приведут к регрессии новообразования, то можно отказаться от мастэктомии в пользу сохраняющей молочную железу операции.

При люминальном, А варианте РМЖ неоадъювантная химиотерапия мало изменяет благоприятный прогноз болезни, поэтому не практикуется. При всех остальных подтипах уменьшение ракового узла, тем более полное его исчезновение, позитивно сказывается на дальнейшем течении заболевания.

Клинический пример:

Пациентка М., 40 лет, работает воспитателем в детском дошкольном учреждении. За неделю до обращения в клинику самостоятельно обнаружила уплотнение в молочной железы, с измененной кожей над уплотнением в виде «лимонной корки». На основе отзывов и рекомендаций записалась на прием к Шаповалову Д.А., хирургу онкологу, к.м.н., заведующему хирургическим отделением клиники «Медицина 24/7». На основании данных анамнеза и первичной диагностики, пациентке было рекомендовано проведение полихимиотерапии после проведения core-биопсии с иммуногистохимическим исследованием. Пациентка была удивлена, что врач отказал в первичном проведении операции.

Комментарий и рекомендации врача-онколога, Д.А.Шаповалова:

В данном случае имеется классический вариант отечно-инфильтративной формы рака молочной железы IIIа/b/c стадии, что согласно рекомендаций NCCN, ESMO и ASCO требует на первом этапе ОБЯЗАТЕЛЬНОГО (!) проведения лекарственного противоопухолевого лечения — комбинации полихимиотерапии и таргетной терапии. При наиболее частой форме, собственно выявленной у пациентки, люминальном B-варианте были назначены согласно «золотого стандарта» по схеме Dose-Dance препараты AC-T в количестве 4+4 курсов. Невзирая на настоятельные требования пациентки начать лечение в день обращения, начало лечение было отложено до получения результатов определения Ki67 (5 рабочих дней), составивших 75% (агрессивная быстро делящаяся опухоль). От схемы СAF отказались, учитывая молодой возраст пациентки.

Через 2 курса от начала лечения была произведена клиническая оценка результата — отечность уменьшилась, опухолевый узел уменьшился по данным УЗИ. Лечение было продолжено.

Перед операцией используются аналогичные профилактическим комбинации, при положительном гене HER2 лечение обязательно, причём не менее 9 введений.

Если из 4 стандартных курсов провели только 2, то оставшиеся 2 надо доделать после удаления железы. После операции проводится столько курсов, сколько не удалось сделать до «полного счёта».

Рак молочной железы III стадии радикально сомнительно удалим даже с мастэктомией, его считают местно-распространенным, подлежащим комбинированному подходу, то есть с участием всех методов противоопухолевого лечения: лекарственного, лучевого и хирургического. Главная задача ХТ — уменьшить размер раковых узлов.

Разумеется, в этом случае химиотерапия до операции — неизбежность, а дальнейшее зависит от результата полноценной цикловой ХТ с соблюдением межкурсовых интервалов и доз лекарств.

Уменьшение узла в молочной железе в результате стандартного числа курсов приводит к операции и облучению.

Когда новообразование не среагировало на ХТ, меняется комбинация цитостатиков и при хорошем эффекте после завершения прибегают к удалению с последующим облучением.

Если после замены лекарств результата нет, проводится лучевая и только после неё операция.

Нужна ли профилактическая ХТ после удаления молочной железы, определяется индивидуально.

источник