В октябре по всему миру прошли информационные кампании по поводу рака молочной железы. Как болит при онкологии и нужно ли начинать скрининг, если ничего не беспокоит? «Правмир» записал реальные истории женщин о борьбе с раком груди и взял комментарий у специалиста.
“Эта бодренькая старушка сказала, что у меня рак”
Анна, 42 года, на момент постановки диагноза — 38 лет
Узнала о диагнозе я в 2014 году. До этого три года была на учете у маммолога: он наблюдал фиброзно-кистозную мастопатию. Каждые полгода я приходила к врачу — меня осматривали, делали УЗИ, говорили пропивать определенные препараты. Все рекомендации я выполняла в обязательном порядке.
Новообразование находилось в нетипичном месте — в дополнительной дольке молочной железы, почти под мышкой, за грудью. Как-то не хотели на него обращать внимание. За три месяца до того, как мне поставили диагноз – рак молочной железы IIIC стадии — я была на приеме у известного врача. Объяснила, что меня беспокоит, он посмотрел УЗИ, все обследования, сказал, что с фиброзно-кистозной мастопатией живут 95% женщин, рекомендовал пропить курс лекарств, сделать пункцию в своей поликлинике. Дообследоваться на месте не предложил.
Я ушла, а дискомфорт — как выяснилось позже, от этой опухоли размером с фасоль — нарастал, я уже не могла спать на том боку, пошла в районную поликлинику.
Маммолог, осмотрев меня, сказала:
Такое впечатление, что это что-то плохое, давай-ка сразу пункцию сделаем.
Через 10 дней эта бодренькая старушка озвучила, что у меня рак, и надо незамедлительно начинать лечение.
Из ее уст это не звучало как-то трагично. Но, провожая меня из кабинета, она добавила:
Деточка, где же ты так долго гуляла?
Я сразу пошла вставать на учет в онкодиспансер. Три недели я ждала очереди, а в регистратуре никто не подсказал, что при первичном обращении по направлению с уже установленным диагнозом я имею право получить консультацию онколога в течение пяти рабочих дней. В тот период у меня не было финансовой подушки, чтобы обследоваться платно.
Анна
Химиотерапия длилась около четырех месяцев. На нее был хороший отклик, затем сделали полную мастэктомию — удалили грудь и лимфоузлы, через пару месяцев был курс лучевой терапии. Весь цикл лечения пройден, впереди пять лет гормонотерапии. По истечении этого времени, на основании результатов лечения, химиотерапевт даст дальнейшие рекомендации.
Сейчас я живу обычной жизнью. Нахожусь в процессе реконструкции груди, причем так получилось, что реконструктивную операцию делали день в день с первой операцией. Но с интервалом в три года. Изначально, я не планировала делать восстановительную пластику, меня не смущало, что нет груди, у меня не было ограничений, я могла ходить в спортзал, заниматься танцами и йогой, нормально себя чувствовала, грудь небольшая — не было видно асимметрии. Но соблазнилась на реконструкцию, потому что многие из моего окружения начали делать такую пластику — девчонки ходили очень довольные, глаза блестели. И я пошла за компанию — была только на одной консультации у хирурга и сразу решилась.
После лучевой терапии я долго восстанавливалась — после радикальной мастэктомии осталось минимальное количество ткани, которая еще ощутимо пострадала после лучей. Я даже не представляла, что можно будет что-то с этим сделать. У меня была просто впадина на месте груди, ребра, обтянутые кожей. Но доктор как-то совершил волшебство. Уверена, результат будет лучше, чем до начала лечения!
Потом я познакомилась с программой «Женское здоровье», стала в качестве волонтера посещать больницу, вскоре меня пригласили на работу в программу и я стала координатором. Мы общаемся с женщинами, которые недавно узнали о своем заболевании и только вчера сделали операцию на груди. Не вмешиваясь в план лечения, мы делимся своим опытом, отвечаем на вопросы, на которые может ответить только тот, кто пережил рак груди.
Личная жизнь? Мой семейный статус не изменился, но я думаю, что все впереди. Поклонники есть, но близких отношений нет, и это не зависит от того, была ли операция. Вовсе нет. Пока нет человека, с которым в горе и в радости я буду счастлива так же, как счастлива сейчас.
Но скажу вам, за четыре года жизни с онкологическим диагнозом я многого насмотрелась и наслушалась. Несмотря на то, что на дворе 21 век, мифы по поводу рака и табуированность темы еще встречаются. Много заблуждений и непонимания этого диагноза — не только среди обычного населения, но иногда и медперсонала.
После приема у онколога первым, кого я пошла искать — был психолог
Марина, 48 лет, на момент постановки диагноза — 45 лет
У меня появилась шишка. Поначалу она то исчезала, то появлялась. Я закрутилась, заработалась, куча событий во всех сферах жизни, просто шквал какой-то, и мне стало не до этого. Потом я поняла, что я странно себя чувствую и очень сильно устаю. Знакомая гомеопат посоветовала провериться – я еще погуляла, были трудности в семье, но в конце-концов записалась на прием к маммологу.
За день сделали все базовые анализы, платно.
Результата биопсии надо было ждать неделю, но снимки доктор видел, я спросила напрямую – скажите честно, что вы думаете. Он посмотрел, говорит: молодец, что пришла, наш пациент. Биопсия все подтвердила.
Были понятные шаги – один за другим. Первой была операция, операционная гистология совпала с первичной. Расписали план лечения. Вкатили по полной программе восемь химий, лучевая терапия. С момента диагностики до того, как все закончилось, прошёл год.
Пока я сдавала анализы, я работала. После операции была на больничном месяца четыре. За это время договорилась об изменении графика — я работала удаленно, в офис приезжала, когда могла. Здесь, спасибо моему работодателю, они пошли навстречу и поддержали – посмотрели, какие сегменты я в этом состоянии могу закрывать, и так мы продолжали работать.
Сейчас я уже три года принимаю гормонотерапию — это часть моего лечения, мне пить ее еще несколько лет. Да, жизнь стала другой. Друзья — кто-то отсеялся, это стандарт, обычная история. Члены семьи есть разные, ближайшие — поддержали во всем, а кого-то я не стала информировать. Так получилось, что брак распался до диагноза. Я много всего переосмыслила, после приема у онколога первым, кого я пошла искать — был психолог.
За несколько лет до всей этой истории мне в руки попала книга Яны Франк – художницы и иллюстратора, семья которой из Узбекистана уехала в Германию. Она заболела раком — была тяжелейшая история с кишечником, она выбралась из всего этого и рассказывала о себе и лечении. В Германии в план лечения входят сессии с психологом, и если человек отказывается, его лишают страховки – потому что это значит, что он не хочет лечиться.
Работа с психологом – это серьезный, очень важный этап реабилитации, и я очень надеюсь, что это когда-нибудь будет у нас.
Я не ощущала ничего в груди, но при обследовании кишечника нашли опухоль
История 3. Ирина, будет 47 лет, на момент постановки диагноза — 42 года
В какой-то момент я почувствовала, что чем-то болею: как будто что-то со мной не так, я уставала. Я пошла к терапевту — анализы нормальные, все хорошо. И тогда я почему-то решила, что у меня рак, и пошла к онкологу за деньги.
Первый онколог сказал: расслабься, все хорошо. Второй онколог меня пощупал, в том числе и грудь, сказал, что ему не нравится мой кишечник. Вот в процессе обследования кишечника, на КТ, и нашли опухоль в молочной железе. Но я не ощущала ничего в груди.
Диагноз был поставлен в конце года, и мне сказали, что процесс получения квоты будет длительным. Начитавшись всего, я решила лечиться платно. Когда пришла гистология и иммуногистохимия, врачи решили, что рак не такой агрессивный, и начали с операции. Но когда стали пересматривать материал после операции, оказалось, что рак не такой простой.
Начали делать химию – я прошла четыре курса, до сих пор прохожу гормональную терапию. Еще мне сделали овариэктомию (операция по удалению яичников), когда анализы более-менее пришли в норм, мне стало полегче.
Я хотела второго ребенка. Врач сказал:
Тебе 42, когда ты закончишь пить таблетки и можно будет рожать, тебе будет 47, ну куда уже, зачем?
Я подумала-подумала, и правда – я согласилась на вторую операцию достаточно быстро.
Диагноз мне поставили 20 октября, операция была 17 ноября, а химию я закончила 12 февраля. Вторая операция была в конце мая. В общей сложности семь месяцев. Сейчас каждый день в определенное время я пью таблетку — делать так нужно в течение 10 лет, я пропила уже 4 года. Обследования сначала были раз в три месяца, потом — раз в полгода, сейчас — раз в год.
Жизнь стала немножко другой. Из плюсов: полностью изменилась моя профессиональная направленность, болезнь привела меня в сферу, про которую я даже не думала. До диагноза я работала заместителем директора крупной компании, а сейчас я научный сотрудник в учебном заведении. Мне это нравится, первая работа — это работа для денег, а это — работа для себя. В семье сказали: главное, чтобы тебе было лучше.
Мы с мужем почувствовали, что мы вместе и более сильные. Это испытание, но оно было нами пройдено. Наши отношения перешли на другую стадию, стали лучше.
Изменилось внутреннее ощущение себя, но произошло это не быстро. Я не скажу, что сразу была оптимисткой, я плохо себя чувствовала физически, у меня были психологические проблемы из-за переживаний, а потом в какой-то момент все изменилось, не сразу. Люди вели себя по-разному, с некоторыми знакомыми и друзьями мы стало общаться намного меньше, но появились другие.
Рассказывает врача-рентгенолог, консультант программы “Женское здоровье” Ольга Пучкова:
В области молочной железы боль может по нескольким причинам:
– Межреберная невралгия – самая распространенная ситуация. У женщины заболело справа – ныло-ныло и прошло, снова начало ныть, потом снова прошло. Это боль, связанная с позвоночником и ущемлением нервных окончаний в нем.
– Циклическая масталгия — боли предменструального характера. Боли, связанные с молочной железой циклически и функционально, всегда симметричны и касаются обеих желез, клетки одни и те же. Не бывает такого, что только в одной железе есть неприятные ощущения, а в другой нет. Начинаются после овуляции, у кого-то могут быть за две недели до менструации, у кого-то — за два дня, но всегда – после середины цикла.
– Третий вариант — боль, связанная с прорастанием опухоли в нерв. Такая боль постоянная, выраженная, не проходящая вообще. И это большие размеры опухоли, ее сложно с чем-то спутать, и уже есть определенная клиническая картина.
Есть крупные, серьезные исследования, доказывающие, что скрининг при раке молочной железы эффективен. Самые большие программы запущены в Финляндии, Швеции и Голландии и показывают результаты снижения смертности на 50%.
В Финляндии и Голландии скрининговый возраст 50-69 лет, в Швеции — 40-69 лет. В этих странах нет однозначной концепции относительно того, когда начинать скрининг и об интервале между обследованиями. В Швеции принято обследоваться раз в год с 40 до 55 лет и раз в два года, начиная с 55 лет. Они объясняют это биологией рака и возрастом — чем моложе пациентка, тем агрессивнее рост опухоли, поэтому интервал обследования короче.
В Финляндии скрининг раз в два года, в Голландии сейчас обсуждается включение в скрининг женщин с 40 лет.
Если у женщины нет никаких жалоб, ее ничего не беспокоит, то никакие обследования ей не нужны. Дело в том, что у обследования есть положительный результат — выявление рака на ранней стадии, когда он не угрожает жизни, а есть отрицательный — выявление незначительных изменений, которые требуют, тем не менее, каких-то вмешательств — вплоть до биопсии.
Врачи понимают, что до 40 лет вероятность заболеть РМЖ очень низкая, проводить скрининг не целесообразно, а вероятность ложноположительных результатов и выполнения ненужных исследований крайне высока – чего мы пытаемся избегать.
Но если есть жалобы на уплотнение, изменение цвета кожных покровов, формы железы, вытяжение соска или выделений из него – речь идет уже не о скрининге, а о диагностическом обследовании – за один его раунд женщине может быть сделана и маммография, и УЗИ, и биопсия, чтобы подтвердить или исключить проблемы.
Если есть отягощенная наследственность, есть мутации в генах — этим пациенткам раз в год, начиная с 25 лет, делают МРТ с контрастом. Этот скрининг работает в США, Италии и Израиле.
Причиной мастопатии является генетический вариант строения железы, с ним ничего сделать нельзя — это бесполезно и бессмысленно. Плотный фон для рентгенолога – это как облака для пилота, он снижает чувствительность маммографии. Но из-за этого плотного фона мы не призываем чаще обследоваться, возможно лишь добавление УЗИ к маммографии для этих женщин.
Женщина же должна знать, что вариант строения ее железы – такой, он не требует приема никаких препаратов. Распространено назначение «Мастодинона», но этот препарат работает при предменструальной боли, он не рассасывает кисты, фиброзножелезистая ткань никуда не девается – это утопия.
Поэтому если женщину ничто не беспокоит и не болит, она просто живет с этим и регулярно обследуется. На мой взгляд, лучше раз в год, хотя единого мнения на этот счет нет.
источник
Диагноз мне поставили не сразу. У меня отягощенная наследственность: раком болела мамина сестра, бабушкина сестра. Они, к счастью, выздоровели.
Когда у меня обнаружили в груди уплотнение и врач сказал, что это просто нормальные возрастные изменения, я почувствовала беспокойство и продолжила обследование. Поэтому, когда через два месяца мне поставили диагноз «рак молочной железы», я уже была к нему внутренне готова.
Меня испугало, что лечение продлится долго, минимум полгода. Что я выпаду из своего активного образа жизни: я занималась спортом, у меня сын-спортсмен.
Но самый большой шок испытала, когда мне сказали, что отрежут грудь. Полностью, без вариантов. Вот в этот момент меня переклинило, я сказала мужу, что вообще не буду лечиться.
Я была уверена, что вылечусь, потому что есть пример выздоровевшей тети. Но грудь для меня — символ женственности, и потерять ее было страшно.
В итоге муж нашел врачей, я получила направление в Москву, где мне сделали операцию с реконструкцией. То есть удалили молочную железу подкожно и поставили импланты. Это удалось, потому что у меня была самая ранняя стадия.
Химиотерапию я переносила достаточно тяжело. Не знаю, с чем это связано — с моим организмом или с препаратами.
Когда меня спрашивают, чего ожидать от «химии», я говорю — ничего. Потому что каждый переносит ее по-своему. Кто-то сразу выходит на работу: «прокапались», день полежали, наутро — в офис. Я лежала по 3—5 дней, просто не могла встать с постели, было очень тяжело.
Сейчас существуют препараты, которые снимают побочные эффекты. Но только врач подскажет, как именно их облегчить. Я могу посоветовать разве что настраиваться на лучшее и быть внимательной к себе.
У меня были длинные волосы. Когда они «посыпались», я поняла, что не хочу их собирать с подушки или делать стрижку. Попросила дочку, чтобы она меня побрила, мы даже с ней сняли это на видео и выложили ролик в соцсеть.
Ничего страшного в этом я для себя не видела. Не боялась шокировать публику, не покупала парик, иногда крутила себе чалму. Однажды я приехала к сыну на тренировку, и охранник на проходной не хотел меня пускать внутрь. Спрашивал, куда я и к кому. Попросил показать документы. Это было смешно.
Мне кажется, более болезненно отреагировал муж: он плакал, когда я побрилась.
Для меня же это было символично. Вообще, мне кажется, когда женщина хочет что-то изменить, она делает стрижку. Вот я эти волосы ритуально сожгла с молитвами о выздоровлении.
Я быстро прошла все этапы от отрицания до принятия своей болезни. Спокойно принимала все тяготы химиотерапии, потому что у меня была цель — выздороветь.
И когда вылечилась, закончила последнюю капельницу, наступил этот страшный момент апатии, когда вроде бы все хорошо, но словно находишься в каком-то вакууме.
Это состояние длилось несколько месяцев, потом я пошла к психологу. С его помощью я и справилась с чувством полной бессмысленности. Не знаю, в какой момент оно прошло. Я просто посмотрела на свою жизнь со стороны. Увидела, что все-таки, даже если не ради себя, мне есть ради кого жить.
Очень поменялись отношения с мужем. Честно говоря, до диагноза мне показалось, что я с ним разведусь, что он мне чужой человек, что он меня не понимает. Что мы прожили 16 лет вместе и уже давно не родные, нас ничего не связывает.
Болезнь поменяла отношения, мы смотрим друг на друга иначе. Психолог мне помогла увидеть, что муж — не преграда к моему личностному росту, а он — мой ресурс, помощь и поддержка. Он везде ходил со мной, удивляя врачей. Когда было совсем плохо, он держал меня за руку. После операции двое суток просидел рядом.
Благодаря психологу я теперь не делаю ничего, если не хочу. Я стала проще относиться к быту. У меня был синдром отличницы, я считала, что все должно быть идеально. А потом поняла: не должно! Идеального вообще не бывает.
Мне было безумно сложно просить о помощи. Всегда думала, что просить — это унизительно. Я раньше таким человеком была: «все сама». Перфекционистка, и коня на скаку остановлю, и в горящую избу войду, и все такое.
Но когда физически оказываешься беспомощной, когда лежишь в кровати после химиотерапии, то просто не можешь обойтись без помощи.
Еще мне очень помогли разговоры с батюшкой в церкви. Он мне сказал: просить мешает гордыня. Просить — это не плохо, это хорошо, это нужно. Когда мы просим, то даем возможность другому человеку оказать нам помощь. Ему становится понятно, как именно он может помочь.
Я всегда думала, что просить — это унизительно. Но оказалось, это не так.
Очень помогли близкие, тетя, подруги. Некоторые знакомые звонили моему мужу и плакали. Но не надо этого делать. Если хотите поддержать заболевшего раком, нужно просто позвонить, сказать, что все будет хорошо. Слезы и жалость нужны меньше всего.
Люди, сталкиваясь с таким диагнозом близких, почему-то думают, что все должно поменяться, мир рухнет. Нет, можно вести обычный образ жизни. Более того, важно как можно больше в него вовлекать заболевшего человека. Я, например, ходила с подругой в театр, потому что очень его люблю.
Нужно находить повод для радости. Лечение длится минимум полгода, можно наконец заняться тем, на что раньше не хватало времени: выучить иностранный язык, научиться шить или вязать.
То есть максимально стараться разнообразить жизнь, не делать из болезни культ.
После операции меня сразу отправили к реабилитологу, который показал набор упражнений для рук, чтобы их разрабатывать. Они простые, но нужно делать их ежедневно.
Было тяжело, казалось, что рука уже никогда не поднимется. Было ощущение, как будто в ней натянуты канаты. Но все наладилось, через три месяца я уже пошла в бассейн. Ходила на лечебную физкультуру у себя в Твери, сейчас уже занимаюсь йогой, стою на голове, никаких ограничений нет.
Нужно заниматься, заниматься и заниматься. Упорно идти к своей цели, чтобы вернуться к полноценной жизни.
Спустя два года после диагноза, лечения и реабилитации я поехала на восстанавливающую программу в Грузию, организованную Благотворительной программой «Женское здоровье». Там с группой женщин, прошедших лечение от РМЖ работали психологи, арт-терапевты, тренеры.
Я смогла отключиться от повседневной суеты, рутины, погрузилась в себя, свои чувства и размышления. И приняла очень важное решение: не соглашаться на повторную операцию на груди, хотя мне и казалось, что она неидеальна, что можно сделать ее лучше.
Я поняла, что не хочу соответствовать стандартам, быть как те женщины с красивых фотографий в Инстаграме. Я поняла, что не хочу больше стремиться к идеалу, его достичь невозможно. Можно бесконечно переделывать себя, и все равно оставаться недовольной. Признаться себе в этом было тяжело.
В этой поездке я окончательно приняла и полюбила себя.
После всего пережитого я поменяла профессию. Я бухгалтер по образованию, и когда-то мечтала быть парикмахером, но мама сказала, что это не профессия, нужно что-то более практичное. Противился и муж. Сказал: я не хочу, чтобы ты трогала чужие головы.
А сейчас я стала мастером депиляции, и это мне безумно нравится. Я люблю работать с людьми, общаться, мне нравится, когда женщины видят результат, у них загораются глаза, они выглядят счастливыми.
Мне кажется, более позитивной, чем сейчас, я не была никогда. Я настолько наполненная, счастливая. Я вернулась в спорт. У меня стали лучше отношения с мужем, очень повзрослели дети.
Мой главный совет женщинам с РМЖ — верить, что ты будешь здорова. И верить в свои силы. Тогда они непременно появятся, чтобы все это преодолеть.
Благодарим Aviasales за помощь в подготовке материала.
источник
Я стою в коридоре крохотной лаборатории, заполняю многостраничное согласие на обследование и пытаюсь понять: боюсь я рака груди или нет.
Примерно полгода назад мне дали сертификат, по которому можно бесплатно сдать анализ на наследственную предрасположенность к болезни. Исследование недешевое — 8 тысяч рублей, за свои деньги я его, конечно, делать не стала бы (не то чтобы из жадности, просто не задумывалась о его необходимости), но раз дают — надо брать. Вернее, отдавать — самую важную биологическую жидкость.
Сдаешь кровь из вены и ждешь 10 дней результатов — ничего необычного процедура из себя не представляет. От стандартного анализа крови этот отличается только тем, что надо подписать согласие и заполнить анкету о болезнях, которые есть у тебя и у твоих родных, вредных привычках, беременностях, абортах и т.д.
Магия остается за кадром. Из крови выделяют ДНК, в которой зашита вся информация обо мне, в том числе — о том, чем я могу заболеть. Цепочку ДНК «разворачивают», находят в ней нужный отрезок — ген. Его-то и расшифровывают: последовательности составляющих ДНК нуклеотидов трансформируют в последовательности букв, сравнивают их с образцом и смотрят, есть ли ошибки — мутации. Если ошибку найдут в одном из знаменитых генов — BRCA1 или BRCA2 — значит, наследственный риск рака груди есть.
Мои представления о раке сотканы из новостей о суицидах онкобольных, Анджелине Джоли и вдохновляющих примерах победы над болезнью. Еще я знаю, что рак — это очень больно, но если вовремя его найти, можно вылечиться и жить дальше.
Среди моих ближайших родственников никаких онкологических заболеваний не было, и лицом к лицу с онкологическими пациентами я не сталкивалась.
По статистике, в России каждый год диагноз «рак груди» получают 54 000 женщин, в мире — 1 250 000; это онкологическое заболевание номер один среди женщин и третья причина смерти — после болезней кровообращения и несчастных случаев. Абстрактные примеры и сухая статистика — вот все, что мне известно о болезни.
Итак, я сдала анализ и стала ждать результатов. За 10 дней я вспомнила о них едва ли несколько раз. Это странно, потому что обычно я предполагаю худший вариант развития событий, особенно когда речь о каких-нибудь исследованиях. В этот раз представить самое страшное как-то не получилось, и мне стало жутко интересно, почему.
Отсутствие больных среди мамы и двух бабушек позволяло предположить, что риск наследственного заболевания, мягко говоря, очень мал. С другой стороны, рак мог быть у других родственниц, о чем мне неизвестно. К тому же, мне всего 27, а в зоне риска обычно женщины после 40. Да, болеют и молодые женщины, но, если бы я была среди них, — я бы знала (по крайней мере, я так думаю).
Мне известно, например, что такое старческая деменция — по сути, тоже результат злокачественного процесса, который идет себе незаметно, а потом — раз — и ты уже не человек, а оболочка. Выпадаешь из реальности, прошлое мешается с настоящим, нет ни вчера, ни завтра — только бесконечное и унылое подобие «сегодня». Тебе может быть больно или грустно, но помочь никто не в силах, даже если очень постарается. Я видела это не раз, вблизи и со стороны, и могу сказать: вот этого я на самом деле боюсь.
С раком все по-другому. Я не знаю, что происходит с такими пациентами, у меня в голове нет маркера, по которому я должна определить, что это страшно.
Для чистоты эксперимента я попыталась продумать, что я смогу сделать, если результат окажется положительным, но это тоже не удалось: лечить — рано, удалить грудь, как Джоли— нельзя (в России пока нет законодательства для таких операций), а из чего состоит профилактика, — я даже и не знаю.
источник
У 40-летней Лиз О’Риордан, врача онкопластической хирургии в Суффолке, Великобритания, обнаружили рак груди третьей степени в 2013 году. После химиотерапии, последующей за ней ампутации молочной железы и лучевой терапии Лиз смогла даже вернуться к работе, пока у нее снова не обнаружили рак на том же месте. И снова после лечения она вернулась к жизни и написала в соавторстве с другой женщиной, пережившей рак, книгу, которая должна помочь другим людям в этой же ситуации.
«Я никогда не думала, что это произойдет со мной. Когда мне поставили диагноз, мне было 40 лет и я никогда не чувствовала себя лучше. Ни у кого в моей семье не было рака. К тому же я всегда сидела по ту сторону от пациента — как консультант-хирург онкопластической хирургии. Я была тем человеком, который сообщал страшные новости и рассказывал об операции, назначал химиотерапию. А не той плачущей и одновременно озлобленной женщиной».
— Dr Miss Dr Mrs Liz O’Riordan (@Liz_ORiordan) 8 сентября 2018 г.
У меня и раньше бывали кисты в груди, так что, когда я заметила новую, то не особо волновалась. Да и проверять ее пошла только по настоянию мамы, которая работала медсестрой. Результаты маммограммы были нормальными, а вот рентген — нет. Мы с рентгенологом сидели и смотрели на экран вместе, когда увидели большую и черную массу: рак. Последующая биопсия показала, что это смешанный протоковый и лобулярный рак, сильно разросшийся и агрессивный.
В одну секунду у меня перед глазами пролетело то, что меня ожидает: мастэктомия, химиотерапия, опустошение и разрушение, которое ляжет на мою семью, брак, тело и карьеру. Наконец я узнала, что значит иметь рак, а не просто быть экспертом по этой болезни.
Цель нашей книги — рассказать женщинам все то, что мы бы хотели знать с самого начала. Все эти вещи я теперь рассказываю своим пациентам, потому что знаю, каково это — оказаться по ту сторону стола. В мае во время стандартного осмотра у меня снова нашли рак. Я, конечно, в шоке и напугана, но все равно это можно вылечить. По крайней мере в этот раз я знаю гораздо больше, чем в первый.
Итак, вот 11 вещей, которые должна знать каждая женщина.
Не храбритесь
Мы с мужем все еще думали над вопросом, заводить ли детей, когда мне поставили диагноз. У молодых женщин химиотерапия вызывает раннюю менопаузу, а с ней и бесплодие. Когда до меня это дошло, я сломалась, горюя о ребенке, которого у нас никогда не будет. В другой раз я была так расстроена, выезжая из клиники, где работала консультантом-хирургом, пытаясь попасть на прием по поводу собственного лечения, что меня чуть не вырвало в машине.
Вам не нужно храбриться и делать вид, что все в порядке, лучше справляться с негативными эмоциями в открытую. Чувствовать себя опустошенным, злым, испуганным или просто жалеть себя вовсе не означает, что это как-то повлияет на ваше выздоровление. Однако если эти чувства полностью поглощают вас, то лучше обратиться за помощью к врачу. То же касается физической боли — просите все необходимое, чтобы уменьшить ее.
Вы можете сохранить фигуру
В наши дни большинству женщин с раком груди не удаляют полностью грудь. Вместо этого хирурги могут сделать лампэктомию, удаляя лишь одну пятую груди и потом убирая последствия с помощью косметической хирургии. Очень большой размер груди, кстати, тоже могут уменьшить. У женщин есть выбор. Вы будете снова хорошо выглядеть обнаженной или в нижнем белье.
Если же вам нужна мастэктомия, как и мне, то вам полностью удалят грудь, а затем проведут реконструкцию, используя имплант и вашу собственную кожу. Я решила, что мне нужна реконструкция. Я не хотела менять то, как я одевалась. А поскольку я худая и у меня не могли взять кожу и жир с другой части тела, то я выбрала имплант.
Эти операции я делала сама регулярно, и, восхищаясь аккуратной работой, которую я проделывала, я говорила пациенткам, как хорошо все заживает. Однако сейчас я знаю об этом гораздо больше. Кожа на груди немеет, а вставленный имплант холодный. Большинство женщин это устраивает, но если вас — нет, то стоит рассказать об этом врачу.
Мне пришлось удалить имплант, когда рак вернулся. Сейчас у меня вместо одной груди плоская поверхность. И ничто не подготовит вас к тому, как вы будете выглядеть без одной груди. Я все еще привыкаю.
Вам может и не понадобиться химиотерапия
Лишь трети людей с раком груди нужна химиотерапия. Ее делают, если вы молоды или рак так разросся, что достиг лимфатических узлов. Многим женщинам делают только операцию по удалению опухоли и, возможно, лучевую терапию. Если же рак чувствителен к эстрогену, то им будут давать антиэстрогенные препараты. Мы знаем, что химиотерапия никак не повлияет на шансы выздоровления и возможный рецидив, так что какой смысл ее проводить.
Но вы все равно справитесь, даже если назначат химиотерапию
Химиотерапию проводят курсами от одной до трех недель, в целом это занимает пять месяцев. В больнице вы проводите всего несколько часов.
Мне делали химиотерапию из-за моего возраста и размера рака. Если вы лишитесь волос, то побалуйте себя и сходите в турецкий барбер-шоп или посмотрите на YouTube крутые способы, как носить головной платок. Поначалу я ненавидела ходить лысой и не хотела носить парики. Тогда я купила необычные очки в надежде, что люди будут смотреть на них.
Вам нужно пить много воды. Она будет ужасна на вкус, так что пейте лучше сквош (напиток из цитрусовых соков и газированной воды). Мажьте вазелином внутри носа, потому что слизистая там высохнет.
Если вас будет мучить бессонница — побочный эффект от стероидных препаратов, присоединяйтесь к онлайн-форумам, там всегда будет с кем поговорить в три часа ночи.
То, что вам не скажет ни один врач: лобковые волосы выпадут в первую очередь, так что вот вам и бесплатная бразильская эпиляция.
Доктор Гугл может быть полезным
Раньше я говорила своим пациентам не гуглить «рак груди». Я наивно полагала, что даю им всю информацию, которая нужна. Но первым же делом, получив результаты своей биопсии, я полезла в гугл. Да, многое, что вы найдете по запросу, будет пугающим и неверным. Однако мы живем в цифровом веке, и игнорировать это невозможно. Ищите безопасные сайты и приложения, которые одобряют большинство крупных благотворительных организаций.
Не отказывайтесь от интимной жизни
Многие женщины реагируют на диагноз, думая, что мужья разведутся с ними, чтобы найти кого-нибудь здорового. Я так думала. Это чувство вины, которое вы испытываете за то, что мужьям приходится все это проходить с вами.
Вам и так придется справляться с изменениями в теле и менопаузой, не позволяйте раку разрушить вашу физическую связь. Лечение приведет к понижению уровня эстрогена, который является природной смазкой, без него все пересыхает. На этот случай существует множество продуктов, как, например, лубриканты. Вашему партнеру тоже может понадобиться помощь, поговорите с ним об этом.
Не будьте как одна моя знакомая, которая спрашивала, можно ли ей заниматься сексом с мужем во время курса химиотерапии, потому что она боялась отравить его.
Игнорируйте шарлатанские снадобья
Будучи врачом, я и не подозревала, насколько огромна индустрия, которая кормится за счет страхов и уязвимости раковых больных. А в качестве пациента узрела. Подумайте сами: если бы куркума и щелочные диеты действительно помогали выздороветь, то вам бы их назначал врач. Бесплатно.
А вот доказательства того, что физические упражнения помогают при усталости и снижают побочные эффекты химиотерапии, существуют. Так что старайтесь каждый день ходить или заниматься немного йогой. Это даст вам силы вновь поверить в свое тело. Я вернулась к тренировкам по триатлону сразу же как смогла.
Рак может вернуться
Многие люди не осознают, что рак может вернуться даже 20 лет спустя. И вот когда он возвращается, он, скорее всего, неизлечим. Я этого избежала — у меня локальный рецидив моего первого рака, он не распространился дальше. Никто не знает, каковы будут симптомы вторичного рака, когда он вернется в ваш мозг, легкие или печень.
Так что, если у вас появился новый симптом — например, кашель, ломота в костях, головная боль или рвота, — и это длится больше месяца, обращайтесь к врачу.
Надейтесь на лучшее.
Но приготовьтесь к худшему. Слава богу, большинство женщин с диагнозом «рак груди» проживут долгую и здоровую жизнь и умрут от чего-то другого. Но мы не должны забывать, что в Великобритании каждый день от этого умирают 30 женщин. Если лечение не срабатывает, вы должны решить, где бы вы хотели умереть, дома или в хосписе. Спланируйте свои похороны и приведите дела в порядок.
Одна из самых сложных вещей, которые мне доводилось делать, — это писать завещание и обсуждать свои похороны с мужем. Рецидив заставил нас столкнуться с этим. Но как только вы это сделаете, вам сразу станет легче и спокойнее.
Вы не просто цифра
Шансы на то, что я буду жива через десять лет, — 60 процентов. Я могу быть среди шести человек из десяти, которые выживут, а могу и попасть в четверку из десяти, кто умрет. Но эти цифры сформированы на исследованиях, которым уже по меньшей мере 10 лет. Все время разрабатываются новые методы лечения. Вы не можете проживать каждый день так, как будто он последний.
Заведите «банку радости»
Эта идея принадлежит доктору Кейт Грейнджер, которая умерла от рака в 2016 году. Каждый раз, когда с вами происходит что-то хорошее, запишите это на карточке и положите в банку. Если у вас плохой день, достаньте из банки радости пару карточек и прочитайте их. Это сработает, обещаю.
Источник: Daily Mail
Понравилось? Жми лайк!
источник
Как справиться со стрессом при раке груди
Давайте рассмотрим некоторые эмоциональные проблемы, связанные с раком молочной железы. После мастэктомии многие погружаются в депрессию. Недавнее исследование в трех онкологических центрах выявило, что у 47 % тех, кому поставили диагноз рака, уровень стресса был равен тому, что наблюдается при настоящем психиатрическом расстройстве 9 . Я, как и многие женщины, прошедшие мастэктомию, больше всего беспокоилась о том, как ко мне будут относиться окружающие. Стану ли я объектом жалости или насмешек? Особенно меня тревожило возвращение на работу, в преимущественно мужской коллектив. Но все проявили доброту, понимание и сочувствие. Одним из первых мне написал коллега, являвшийся моим активным оппонентом. Доктор Питер Аллен, в те времена главный геолог Британской геологической службы, прислал мне длинное, тщательно продуманное, доброе письмо, которое предвосхищало и объясняло мои худшие страхи. Он четко и ясно дал понять, что меня ценят как человека и ученого, и я не должна беспокоиться о внешнем виде: что бы ни случилось, отношение коллег и уважение ко мне не изменятся. Это было прекрасное письмо, которое я храню вместе с остальными памятными вещами. Мы с Питером до сих пор вступаем в профессиональные схватки, но его самого и его жену Джойс я считаю своими лучшими друзьями.
После того как жена или мать заболевает раком груди, некоторые браки и семейные связи распадаются. Многие женщины заболевают раком молочной железы после попытки смириться со стрессовой ситуацией – разводом или расставанием. Я расскажу о некоторых стратегиях, выработанных с помощью замечательного психотерапевта из больницы Чаринг-Кросс. Мне было сложно обратиться к ней из страха, рожденного моими детскими воспоминаниями об отвратительном обращении психиатров с отцом, а также из-за трудностей жизни с моим первым мужем, тоже психиатром. Когда я объяснила доктору свои сомнения, она быстро меня успокоила. Она училась на хирурга в Кембриджском университете, став после этого психиатром и только потом – психотерапевтом. Ее специализацией была работа с людьми, потерявшими конечность. Она заверила меня, что ни при каких обстоятельствах не посоветует электросудорожную терапию и лекарства.
С помощью психотерапевта я смирилась с мастэктомией, она помогла мне решить другие личностные и жизненные проблемы, а также понять реакции на них. Я узнала, что подавляемые страх, гнев и вина – самые разрушительные и негативные чувства. Благодаря ей я разобралась с теми воспоминаниями и событиями своего прошлого, что вызывали у меня отрицательные эмоции. В некоторых случаях я писала письма или звонила людям, с которыми не разговаривала годами, чтобы окончательно разрешить неприятные ситуации и избавиться от эмоционального груза. Но иногда это было невозможно, и единственным способом примирения с прошлым стала выработка новой точки зрения.
Приведу пример того, как я научилась превращать отрицательную ситуацию в нечто положительное. Подобно многим первым бракам, мой кончился разводом – очень неприятным затянувшимся процессом, который принес мне невероятную скорбь и тревогу. Мой отец был болен, а мать выбивалась из сил, чтобы содержать себя и супруга. Не имея поддержки своей семьи, я была вынуждена позволить родителям мужа заботиться о нашем сыне при условии, что он и я останемся друзьями, а когда наше будущее прояснится, мы вместе решим, что для нашего сына лучше.
К моменту судебных слушаний выяснилось, что сын часто бывал с моим бывшим мужем, и суд решил, что он и дальше должен находиться в ситуации, которая ему знакома, а мне просто разрешили с ним видеться. Странное, ужасное положение, но самым печальным оказалось для меня почти полное отсутствие контактов с сыном. Благодаря психотерапевту я наконец поняла, как все это вышло. Разбираясь в случившемся, я более чем когда-либо сознавала, что обязана выжить. Независимо от того, хочет ли сын ко мне вернуться, я должна была жить ради него, оставаясь сильным и полезным человеком, который очень его любит. Так я превратила хронический стресс, боль и гнев в смысл выживания. С профессиональной помощью мы можем сделать это в самых тяжелых ситуациях. За те несколько месяцев, что я работала с врачом, психотерапия мне очень помогла. Согласно MIND, благотворительной организации, занимающейся психическим здоровьем, психотерапия может длиться несколько лет и очень хорошо помогает понять события прошлого.
С помощью своего психотерапевта я научилась двум стратегиям работы со стрессом, эффективным при раке. Первая – это когнитивная терапия. Как творческому мыслителю (что для ученого необходимо) мне свойственно создавать огромные «замки тревоги» на основании одного или двух неприятных «кирпичей». Работая с раком, очень легко принять отрицательный сценарий будущего. Когнитивная терапия учит исследовать этот замок тревоги и придерживаться фактов. Так вы сможете разработать более тонкое, рациональное и менее пугающее видение. Согласно MIND, когнитивная терапия учит мыслить и вести себя позитивно. Эта разновидность бихевиористики[11] помогает преодолеть негативное мышление. Психотерапевт научила меня, как быть настойчивой, не переходя в агрессию, и избегать неприятных ситуаций. К примеру, если вы можете спокойно и четко рассказать о своем беспокойстве или недовольстве, то не попадете в положение, насыщенное отрицательными эмоциями. По когнитивной терапии и уверенному поведению есть много замечательных книг, которые стоит прочесть.
Должна сказать, что терапевтическая работа, освобождающая подавленные эмоции, показалась мне менее эффективной, чем психотерапевтические сеансы аналитического и интеллектуального характера, которые научили меня по-новому видеть ситуации и позволили разработать простые и ясные стратегии их решения. Такую работу можно сравнить с прудом, где эмоции опустились на дно, вода чиста, но каждую неделю мне предлагалось взять большую палку и поднимать со дна всю муть до тех пор, пока я не расстроюсь. Терапевты никогда не демонстрировали поддержку, а постоянные вопросы «Что вы чувствуете по этому поводу?» и «Чего вы больше всего боитесь?» вызывали во мне отрицательную реакцию и подпитывали страхи. Некоторые мои знакомые считают такую терапию очень полезной, хотя мне она не помогла. Также я пыталась работать самостоятельно, посещала группы поддержки, но их участники слишком упивались своей болезнью и казались чересчур депрессивными. Впрочем, я знаю людей, которым эти группы очень помогли.
Гипнотерапевт Пегги Хисон стала одной из самых близких моих подруг. Ее сеансы невероятно поддержали меня. Вырастив во время войны трех детей, шесть лет ухаживая за мужем после инсульта, помогая воспитывать четырех внуков, закончивших школу и поступивших в университет, она обладала здравым смыслом и была готова мне помочь. А главное – она всегда была рядом. Она заботилась обо мне, но, в отличие от моей матери, мужа или детей, без эмоционального включения, а потому ей это удавалось лучше. Если у вас рак груди или другие серьезные проблемы со здоровьем, советую найти свою Пегги Хисон. Я ходила к ней на релаксацию и использовала записи с ее сеансами 10 .
Основой большинства техник работы со стрессом является расслабление. Во-первых, отключите телефон, дверной звонок и все, что может вас отвлечь. Погасите свет, задерните шторы и ложитесь на плоскую поверхность (я не использую подушку – в крайнем случае кладу одну). Вам должно быть тепло и удобно. Теперь расслабляйте каждую часть тела, начиная с пальцев ног, переходя к стопам, затем к голеням, и постепенно поднимайтесь к макушке. Повторяйте это упражнение до тех пор, пока не расслабите все тело с ног до головы. Есть несколько хороших записей с упражнениями по релаксации, однако мне подошел только метод Пегги Хисон. В то же время я использовала диафрагмальное дыхание, которое отлично расслабляет. Когда мы тревожимся, то делаем частые неглубокие вдохи и дышим только грудной клеткой. Диафрагмальное дыхание позволяет использовать весь объем легких, работая крупной мышцей – диафрагмой, – расположенной в основании грудной клетки. Положите руки на живот и следите за тем, чтобы они поднимались и опускались в такт вашему дыханию. Можете сопровождать свое расслабление мысленной прогулкой по прекрасному, спокойному саду, где поют птицы, или по пляжу, где волны мягко набегают на песок. Можно купить специальные записи, где используется образный ряд, однако сперва послушайте их, а не полагайтесь на рекламу. Некоторые голоса меня страшно раздражали. Найдите то, что вам понравится, поскольку запись придется использовать не один раз. Они продаются в магазинах здорового питания и эзотерических лавках. На некоторых есть аффирмации (тихие словесные инструкции) и подсознательные послания вашему телу. Я научилась медитации и занимаюсь ей до сих пор: несмотря на простоту, метод избавляет от тревог и дарит глубокое расслабление. Я выбрала слова «свеча» и «кристалл» и мысленно повторяю их, представляя мягкое мерцание свечи или искрящийся кристалл. Через какое-то время наступает полное расслабление. Поначалу медитация далась мне непросто, поскольку я очень подвижный человек, однако она действительно очищает ум и помогает в работе, особенно в решении проблем. Думаю, йога бы тоже помогла, но я ее не использовала. Многие свидетельствуют об эффективности этих техник для уменьшения выраженности стресса и физических симптомов, которые он вызывает. Некоторые методы снижают давление.
Еще одна техника для работы с раковыми пациентами – визуализация. Вы представляете, как ваш организм убивает рак, избавляется от вредных веществ, и, наконец, видите себя здоровыми и целостными. Технику визуализации популяризировали Саймонтоны из США. Представьте, как защитная система атакует раковые опухоли и избавляет от них организм. Вот начало одной визуализации: «Ваши лейкоциты – это рыбы, которые ловят и съедают серые клетки рака. Спроецируйте этот образ, вообразите, что перед вашим внутренним взором расположен экран. Отчетливо представив его, станьте одной из рыб и ведите стаю в атаку. Почувствуйте себя рыбой, которая ест раковые клетки. В конце каждой визуализации представляйте, как вы занимаетесь чем-то, что делали, будучи здоровыми. Представьте себя в лучшее время жизни и создавайте образы настоящего, сохраняя положительные ощущения». Лично мне визуализация не помогла, но некоторым она нравится.
До сих пор я не рассказывала о своем муже, детях и матери. В то время нашей семье приходилось очень непросто. Моя старая мать, тогда уже вдова, жила одна, а я была ее единственным ребенком. С помощью доктора Джона Камака я постаралась оградить ее от худшего. Джон и местный викарий поддерживали ее, и она нашла успокоение в христианстве. Мужу я всегда говорила правду, как и дочери
Эмме, которую старалась по возможности не пугать, когда в 1993 году рак возвращался. Также я объяснила происходящее младшему сыну Тому. Пока я лечилась в Лондоне, муж работал в Ноттингеме и присматривал за ребенком. Он не мог сопровождать меня на приемы к врачу, на сеансы терапии, и ему было сложно говорить о раке. Питер помогал мне по хозяйству, ходил в магазины, решал практические задачи, но разговаривать об эмоциях не хотел. В то время я на него очень обижалась, винила аристократическое образование в частной школе и Кембридже, однако позже, обсудив с ним эти чувства, поняла, что его реакция свидетельствовала не о равнодушии, а о тревоге. Он был очень расстроен, особенно когда я проходила химиотерапию. Чтобы я не видела его переживаний, он предпочитал не вступать в дискуссии, опасаясь, что просто не выдержит.
Отчасти я начала писать эту книгу для молодых женщин – таких, как моя дочь Эмма. Мне поставили диагноз, когда ей исполнилось тринадцать лет, и с тех пор она находилась в глубоком стрессе, пока я не поправилась. Тогда ей было уже девятнадцать. Она очень умная и способная девушка, получавшая отличные баллы по математике и естественным наукам. Незадолго до моей болезни она стала одной из немногих учениц, решивших представлять физику на родительском вечере школьных талантов. К сожалению, моя болезнь повлияла на ее учебу, и долгое время она очень злилась. Лишь недавно я поняла, через что она прошла и как страдала из-за моей болезни. В 1987 году, когда я впервые заболела, у Эммы только начала развиваться грудь, и в этот самый момент у ее матери возникает смертельное заболевание! Прежде Эмма считала, что я все контролирую, всегда могу объяснить непонятное, разложить по полочкам, исправить, делая это лучше, чем матери ее друзей. Она неизменно делилась со мной проблемами, с которыми сталкивались ее школьные товарищи. И вдруг из прочной опоры я превратилась в беззащитную, беспомощную жертву. Сильная, смелая Эмма старалась укрепить свою жизнь, вернуться на твердую почву и сейчас начала успешную карьеру менеджера по работе с клиентами в молодой динамичной компании по рекламе и маркетингу. Мы искренне преданы друг другу. Недавно, когда мы отправились за покупками, я обратила внимание, как часто она обнимает меня или кладет руку на плечо. Иногда она говорит о том, как боялась меня потерять. Эмма тоже работала над этой книгой, занимаясь поисками информации, поддерживая морально и помогая в мелочах.
Когда у меня нашли рак, моему сыну Тому было шесть лет, и он не понимал, что происходит. В 1993 году, когда в течение семи месяцев рак возвращался четырежды, ему было уже одиннадцать, и это сказалось на его учебе. Однако он очень поддерживал меня эмоционально. Он сумел помочь, не показывая, как тяжело ему самому. Мы часто обсуждали ситуацию, и он не раз помогал решать проблемы, возникавшие между остальными членами семьи. Сейчас он изучает медицину в одном из лучших университетов Великобритании. Я знаю, он будет замечательным врачом.
Если вы не хотите разрушить свои отношения из-за рака, очень важно понимать, в каком стрессе находится ваша семья. Люди по-разному реагируют на болезни. Они вынуждены справляться с собственными страданиями, страхом и тревогой за вас и при этом должны оказывать вам помощь и поддержку. У них разные личности, разные способности и методы справляться со стрессом. Я научилась не отягощать их своими страхами, эмоциями и тревогами – они были слишком близки, слишком напуганы и расстроенны, и как семья мы рисковали попасть в разрушительный эмоциональный вихрь, который не привел бы нас ни к чему хорошему.
Я стала полагаться на тех, кто обо мне заботился, но не был слишком близок – а потому меньше за меня боялся и не терял самообладания. Лучше всего мне помогали подруги, священник Джулиан Рейндорп, бывший врач Джон Камак и Пегги Хисон, о которой я уже говорила. Они хорошо меня знали, заботились, поддерживали, но их чувства не были такими сильными, как у членов семьи. Мои подруги, работавшие и жившие активной жизнью, ездили со мной в больницу и сидели рядом во время сеансов радиотерапии и химиотерапии. Вместе они оказались эффективной командой, окутывая меня теплым коконом любви. Когда они спрашивали, чем могут помочь, я старалась отбросить типичную британскую скрытность и независимость и говорила, что мне надо.
Работа с друзьями – двусторонний и деятельный процесс. Если вы хотите помочь другу, больному раком, искренне спросите, что вы можете для него сделать, и дайте понять, что это не пустой вопрос. Например, вы могли бы забирать детей из школы, ходить в магазин или вместе посещать лечебную процедуру – временами это очень важно. Эдна Льюис, архитектор и моя лондонская соседка, выслушивала мои страхи и помогала через местного священника Джулиана Рейндорпа. Когда муж уехал в Китай, а рак вернулся в пятый и последний раз, она оставалась со мной на ночь и отвечала на телефонные звонки. Она разговаривала с Эммой и Томом, сидела с ними, когда меня не было дома. Вики Гитон, талантливый дизайнер интерьеров, помогала убираться и ходила со мной к парикмахеру, занимавшемуся париком, который в итоге оказался не нужен. Она познакомила меня с двумя друзьями, которые тоже стали мне помогать: одна из них, Сара Скотт, социальный работник на пенсии, напоминала саму Вики, столп силы. Роберта Стокер, талантливая художница, и преподаватель математики Чу Симмондс часто заходили ко мне в гости и поддерживали меня, нередко покупая что-нибудь в магазине. Айрис Кэмпбелл, великолепный модельер детской одежды, снабжала меня органическими овощами из своего огорода и брала к себе Тома, если я уезжала в Лондон.
Дженни Лонг и Мария Кальверт часто бывали у меня, вытаскивали на прогулки и всячески помогали. Сара Верри, ныне старший издатель, приходила ко мне в гости и стала для Эммы кем-то вроде второй мамы, а когда я впала в депрессию из-за опухоли на шее, заставила меня купить новую рубашку. Эта рубашка у меня до сих пор. По мнению Сары, это был некий жест, стремление доказать, что у меня есть будущее, когда я практически сдалась и утратила надежду на спасение. Друзья из Ноттингема, особенно Пенни Тутти, присматривали за Томом и часто забирали его к себе на несколько дней.
Некоторые друзья не сумели справиться – они не звонили, не приходили в гости и отдалились от меня, пока я не поправилась. Такое бывает в жизни всех раковых больных. Вы должны понимать, что эти люди беспокоятся о вас, но не знают, как им быть. Не злитесь на них. Пусть они вернутся в вашу жизнь, когда почувствуют себя готовыми. Часто во время болезни я просто не могла общаться с теми, кто так или иначе был связан с раком, особенно раком молочной железы. Мой ум говорил, что больше, чем уже есть, я не выдержу, но вовсе не потому, что мне все равно – просто я должна была отвлечься. Однажды на работе, во время обеда с друзьями, кто-то начал рассказывать о коллеге, чья жена болела раком, полагая, что я могла бы ей помочь. Вместо того чтобы дать совет, я пробомотала какие-то извинения и выскочила из комнаты. Позже друзья сказали, что поняли меня. (С 1994 года, осознав, что мой рак ушел, я начала давать советы другим больным и их друзьям, если они просили меня о помощи.)
Во время болезни мне помогала работа, и я почти не брала больничных – только четыре дня дважды в месяц, когда ездила на химиотерапию (два дня на лечение и два дня на избавление от тошноты). Это давало мне ощущение цели и отвлекало от проблем. Многие люди, знакомые с раком не понаслышке, соглашаются, что работа помогает преодолеть болезнь. Конечно, все зависит от типа работы, профессиональной среды, вашей личности и понимания со стороны начальника и коллег. Глава Национальной геологической службы доктор Питер Кук и его жена Норма – замечательные люди; они часто звонили мне и приглашали на вечеринки, чтобы подбодрить. Доктор Дэвид Морган, в то время мой заместитель, старался, чтобы я участвовала в принятии решений. Он не стал переезжать в мой кабинет, но проводил там по несколько часов в день, занимаясь моей работой, пока я была на лечении. Я оставила под столом несколько пар обуви на высоких каблуках, и ему наверняка довелось услышать на этот счет немало шуток, однако он не просил ни меня, ни мужа их убрать, поскольку ему казалось, что это меня расстроит. В НГС был замечальный социальный работник священник Говард Бейтсон, некогда сам геолог, который тоже меня поддерживал. Хилари Хисон, пресс-секретарь НГС, и моя тогдашняя секретарша Дженет Друри помогали мне как женщины в преимущественно мужском коллективе. Друзья и коллеги осыпали меня цветами, открытками и письмами, много звонили, и их отношение невероятно укрепляло мой дух. Мне вспоминается история о Питере Пэне, где каждый должен был выкрикнуть имя Динь-Динь, чтобы вернуть ей здоровье. Если у вас есть друг, больной раком, делайте для него все, что можете, даже если это всего лишь открытка. Тот жизненный этап стал для меня серьезным уроком. До сих пор я была очень амбициозной, стремилась сделать карьеру, а люди и отношения в списке моих приоритетов стояли на втором, третьем и последующих местах. Научившись впускать людей в свою жизнь, я стала гораздо счастливее и, как ни странно, успешнее!
Думаю, лучший способ эмоционально справиться с раком сформулировал мой друг и коллега доктор Крис Эванс, чья жена Норма, к сожалению, умерла от рака в 1995 году: «За те четыре года, что Норма болела, я понял: все мы реагируем на это по-разному. Нет правильного и неправильного пути. Есть люди, которые могут помочь, и люди, которые проходят через то же самое. Они могут советовать разные методы, но в основе большинства из них лежит дружба, открытость и любовь».
источник
«Болезнь пытается внедриться в мою жизнь, но у неё не получится меня сломить»
Октябрь — месяц борьбы с раком молочной железы. Мы уже рассказывали, что следует знать об этом заболевании и какие методы диагностики и профилактики самые действенные. Теперь мы решили обратиться к личному опыту и поговорили с Ириной Танаевой, которой два с половиной года назад диагностировали рак молочной железы. Ирина рассказала о том, как болезнь изменила её жизнь, о борьбе и о том, что помогает ей сохранять оптимистичный настрой. Редакция благодарит проект «Крути против рака груди» за помощь в подготовке материала.
В октябре 2013 года я неожиданно нащупала у себя в груди довольно большое уплотнение, которое появилось как будто мгновенно. Оно меня не беспокоило, не болело, но я всё равно пошла к врачу. В платной клинике, где я наблюдалась, меня осмотрела маммолог-онколог — повода не доверять ей не было. Мне сделали УЗИ, и врач сказала, что это фиброаденома. Я попросила сделать пункцию, но доктор отказала: мол, ничего страшного нет и я могу спать спокойно до следующего визита. Я всегда доверяла специалистам, мне и в голову не приходило сходить куда-то ещё, усомниться, перепроверить. Сейчас, оглядываясь назад, я понимаю, что очень халатно отнеслась к своему здоровью и к самой себе. Я не думала о плохом: раз врач так сказала, значит, всё хорошо.
На следующий осмотр я должна была прийти через три месяца. Я продолжала жить в прежнем режиме, абсолютно не сомневаясь в том, что здорова. Мы с семьёй поехали на море — это был долгожданный отдых в замечательном месте. Именно там я почувствовала боли в области груди — резкие, простреливающие — меня это сильно насторожило и напугало. С того момента эти ощущения стали регулярными. Вернувшись в Москву, я снова обратилась к врачу, но уже в специализированный маммологический центр.
Прошло уже два с половиной года, а мне до сих пор невыносимо вспоминать. 16 февраля 2014 года навсегда останется в моей памяти днём, который изменил всё в моей жизни. Тогда мне только исполнился 31 год, в кабинет врача пригласили не только меня, но и мужа — я тогда ещё не понимала, почему. «У вас, с большой вероятностью, рак», — сказал врач. Больше я ничего не слышала, в моей голове только звучали слова: «Рак — смерть, я умираю». Я очень сильно плакала, ничего не понимала, думала, как же я оставлю шестилетнего сына. Это были тяжелейшие минуты, нет слов, чтобы их описать: шок, отчаяние, ужас, страх — всё это разом, в одно мгновение навалилось на меня, и что с этим делать, я тогда не знала.
Сложно было всё — но если физическую боль можно было перетерпеть, то со своим психологическим состоянием приходилось серьёзно работать
Мы вышли из больницы и поймали такси, ехали почти молча — я плакала, а муж прижимал меня к себе. Дома нас ждали сынок и моя мама. Я не знала, что ей сказать, поэтому зашла домой и спокойно, без слёз, объявила, что у меня рак. В ответ я услышала уверенное: «Вылечим». Мама выстояла, сдержалась и никогда при мне не плакала. Я знаю, как сильно она переживает, но со мной никаких разговоров о болезни никогда не ведёт. Как отреагировал папа, я не знаю — меня оградили от всего этого, со мной не сюсюкались, не жалели, мы все продолжали жить, как и прежде. По крайней мере, старались так жить, но болезнь внесла много изменений в наши планы.
Мы стали искать хороших врачей. Тех, кому мы в итоге доверились, мы нашли не сразу, но я счастлива, что это произошло. Первым, к кому я попала на приём, был хирург-онколог Евгений Алексеевич Трошенков, работающий в Московском научно-исследовательском онкологическом институте имени П. А. Герцена. Уже через пару минут общения я поняла, что это мой врач. Евгений Алексеевич очень подробно всё рассказал, показал, осмотрел, а самое главное — успокоил меня, вселил надежду и уверенность в хорошем результате лечения. Выходя из кабинета, он сказал: «Вылечим, обязательно вылечим!» Эти слова следующие полтора года я повторяла, как «Отче наш». Мы с мужем ушли от него с улыбками на лицах, оба в один голос сказали: «Это он». Больше я ни о чём не думала: за меня всё решал мой врач, он давал чёткие указания — какие обследования пройти, что и где сделать. Мне уже было не страшно, я больше ни секунды не сомневалась в своей победе. Я набралась терпения и пошла в бой.
Мой диагноз — рак молочной железы Т4N0M0: у меня была опухоль довольно внушительного размера, но лимфоузлы не были задеты, и метастазы тоже не обнаружили. Тип рака — HER2(+++), 3B стадия. Химиотерапию я проходила в Российском онкологическом научном центре имени Н. Н. Блохина; я попала в КИ — клинические исследования, где проверяли эффективность нового препарата по сравнению с другим существующим на рынке. Лечение шло по плану, который наметила мой химиотерапевт. Мне провели восемь курсов химиотерапии: каждый 21 день мне вводили через капельницу препараты, воздействующие на опухолевые клетки. После всех курсов опухоль существенно уменьшилась.
Потом последовала радикальная кожесохранная мастэктомия с одномоментной реконструкцией тканевым экспандером (временным силиконовым имплантом, объём которого может увеличиваться за счёт заполнения его специальным раствором; позднее его заменяют на пожизненный имплант) — мне удалили левую молочную железу и 13 лимфоузлов. Далее была лучевая терапия (воздействие на опухолевые клетки ионизирующим излучением), и через полгода после мастэктомии мне сделали восстановительную пластику груди. Год после химиотерапии я получала таргетный препарат, который блокирует рост и распространение злокачественных клеток, а также применяется в профилактических целях для предупреждения рецидива.
Сложно было всё — но если физическую боль можно было перетерпеть, то со своим психологическим состоянием приходилось серьёзно работать. Я себя уговаривала, иногда жалела, плакала — делала всё, чтобы моё подавленное состояние не переходило на других. Моя болезнь практически не отражалась на моих родных и близких. Я продолжала жить, как и прежде, усиленно занималась с ребёнком, готовила его к школе. Всегда улыбалась, всегда была позитивна, порой сама утешала родных, ведь им тоже было несладко. Боль от лечения невозможно передать словами — это было очень страшно, очень тяжело, порой мне казалось, что я нахожусь на пределе своих возможностей. Я не знаю, что было тяжелее, — химиотерапия или лучевая терапия: и то и другое я переносила крайне плохо.
Легче всего мне дались две операции — на фоне химиотерапии и лучевой терапии боль от них казалась мне укусами комара. Я очень просила убрать обе груди — я желала избавиться от них, чтобы не осталось ни следа от рака. Я очень благодарна своему хирургу: он не хотел ничего слышать о полном удалении, сказал, что я молодая и что мне ещё жить дальше. Евгений Алексеевич пообещал, что сделает всё как надо, и попросил меня ни о чём не переживать — больше вопросов я не задавала. Сейчас у меня замечательная грудь, очень красивая, очень мне идёт — тем более что бонусом ко всему стало увеличение груди, о котором я сама попросила врача. Моё восприятие себя очень изменилось: я перестала видеть в себе одни недостатки, научилась воспринимать себя адекватно, не обижаться на себя, не ждать, а делать всё сейчас — ведь завтра наступит новый день и придут новые желания. Я полюбила себя — может, не до конца, но я полюбила свое тело, свою новую грудь, шрамы. Мне всё сейчас в себе нравится, несмотря на набранный вес, болезненный вид, отсутствие волос. Я люблю себя, и точка.
Сейчас я даю себе ровно пять минут на то, чтобы поплакать и пожалеть себя, — больше нет ни времени, ни желания
Во время лечения в 2014 году мне очень не хватало общения с такими же, как я. Мои родные не могли до конца понять глубину моих переживаний, интернет я принципиально не читала и как будто находилась в информационном вакууме. Однажды, в тяжёлой депрессии, я выставила в социальных сетях свою фотографию с лысой головой и написала: «Порой рак меняет нас до неузнаваемости». Долгие восемь месяцев я скрывала ото всех свою болезнь, многие даже не догадывались, куда я так внезапно пропала. Конечно, у окружающих был шок, очень многие предпочли перестать мне писать и общаться, но это их право и их выбор.
После этого на своей странице в инстаграме я начала вести онкодневник: рассказывала, что со мной происходит, как проходит лечение. Постепенно я стала находить таких же, как и я, девушек и молодых людей с онкологией. Мы поддерживали друг друга, давали советы, узнавали что-то новое о лечении. Я всегда была очень добрым человеком, мне всегда хотелось помогать, а тут я вдруг нашла применение своему большому доброму сердцу. Я действительно искренне сопереживаю всем, кто столкнулся с онкологией, отношусь к ним с большим уважением, любовью. Они для меня все герои, бойцы, победители.
Всё началось с малого. Сначала я придумала хэштег #берегисьмыбанда, благодаря которому люди с онкологией начали общаться и знакомиться. Потом стала устраивать небольшие встречи. В октябре 2015 года каждый день на своей странице в инстаграме я публиковала истории женщин с раком молочной железы. Благодаря этой моей затее очень многие поняли, что они не одни, — нас много, и что даже с таким диагнозом можно полноценно жить и радоваться каждому дню. Назвала я свою акцию #проект_Хорошиелюди. Аня Якунина так же, как и другие девушки, прислала мне свою историю — тогда меня поразили её смелость и жизнелюбие. Уже вдвоём мы начали устраивать небольшие мероприятия, мастер-классы и просто посиделки в кафе. Это были тёплые, душевные встречи, после них очень хотелось жить. Многие после общения с нами перестали стесняться своей болезни, внешности, стали открыто говорить о себе, смело ходить лысыми, не боясь косых взглядов. Многие, глядя на нас, стали понимать, что рак — это не конец жизни, а всего лишь её этап, который можно пройти.
источник