Рак молочной железы — заболевание, которое может обрушиться на женщину вне зависимости от возраста, социального статуса или образа жизни. Рак груди может случиться с каждой, и единственная возможность уберечь себя — регулярно проверяться у врача. Женщины, находящиеся на разных стадиях лечения рака молочной железы, рассказывают, как они «вошли» в болезнь, и чему она их научила.
Виктория Костецкая
До болезни я очень много времени уделяла работе. Но проверяться для меня всегда было в порядке вещей: до 40 лет я делала УЗИ, после — маммографию. И за полтора года до обнаружения диагноза ее делала. Было все нормально.
Не было никаких предпосылок для того, чтоб переживать. Рака не было у моих близких родственниц. Я родила и кормила грудью достаточно долго, я вела здоровый образ жизни: не курила, не злоупотребляла алкоголем, не работала на вредных производствах. Стрессы были, но это дело такое, мы все их переживаем.
Врач-онколог после обследования вызвала и в достаточно корректной форме сообщила, что вопрос серьезный
Думаю, что толчком послужило начало менопаузы. Но это только мое предположение, точно никто сказать не может. Как говорят врачи, во множестве случаев это просто такое стечение обстоятельств. Однажды в душе я ощутила, что в груди что-то есть. Сразу же записалась на маммографию. Но, честно сказать, даже не думала, что может быть онкология. Предполагала, что это мастопатия, киста или что-то в этом духе.
Пришла в частную клинику, где наблюдалась до этого. Врач-онколог после обследования вызвала и в достаточно корректной форме сообщила, что вопрос серьезный, и она видит опухоль, кроме того, есть метастазы в лимфоузлах. Она посоветовала обратиться в онкоклинику. Я была растеряна. Попросила ее записать в ту клинику, которой доверяет она сама.
Позже, после остальных обследований и биопсии мне назначили лекарства: «Герцептин», «Пертузумаб». И я увидела стоимость лекарств: «Герцептин» стоит, в среднем, 44 тыс. грн за дозу, «Пертузумаб» — 188 тыс. Я не отношу себя к неимущим слоям населения, но посчитала, что курс лечения будет стоить 65-70 тыс. долларов, включая, например, обследования. А это очень много. Чтобы установить правильный диагноз, я сделала несколько обследований: три типа МРТ, один раз — компьютерную томографию, маммографию, биопсию.
Под кабинетами стоят онкобольные. Стоят, потому что нет лавочек. Когда вывозят человека из операционной, его провозят по коридору, и это видит вся вот эта очередь
Стоит отметить, что я выбрала лечение в частной клинике. Дело в том, что, чтобы попасть на Верховинную в онкоцентр, нужно побывать у районного онколога. Я живу в Соломенском районе, а там районного онколога нет. Его приглашают раз в две недели на два часа, он приезжает, чтоб дать консультацию. Раз я обратилась туда в поисках онколога, но она была в отпуске. Также я поняла, что не могу себе позволить стоять в очередях в госклиниках — мой рак развивается очень быстро. Да и в частных клиниках, кстати, тоже невозможно попасть к врачу день в день.
От госклиник у меня ужасное впечатление. На Верховинной первое, что увидела — очередь к лифту. Отделение на восьмом этаже, а лифт едет только до шестого. Туалет для посетителей только на первом. Ремонта, такое ощущение, там никогда не было. Под кабинетами стоят онкобольные. Стоят, потому что нет лавочек. Когда вывозят человека из операционной, его провозят по коридору, и это видит вся вот эта очередь.
На сегодня я потратила на лечение 594 тыс. грн. Это огромная сумма. Мы собрали порядка 300 тыс., остальное — наши сбережения и деньги моей дочери. Она живет и работает в Америке, помогает мне.
Где-то за месяц до обнаружения опухоли я вдруг поняла, что работа, на которой я тогда была — не моя, и уволилась. Ну а потом диагноз, первая химия. Сейчас мое самочувствие в целом уже лучше, а потому я взялась за поиски работы, хожу на собеседования. Сразу говорю, что к чему. Я понимаю, что это большая ответственность для работодателя — взять на работу человека с диагнозом «рак».
Собирать деньги очень сложно, потому что у нас, в основном, люди жертвуют на детей, а не на взрослых. Но мне пришлось. Пришлось переступить через свое неумение и нежелание просить у других
Я выставила на продажу машину, пока еще не продала, но впереди операция, и это очень затратно. Операцию я еще не делала — сначала нужно закончить всю необходимую химиотерапию. Операция запланирована на декабрь, а химию прохожу с июля. После декабря тоже будет химия. Я бы очень хотела еще съездить к дочке в Америку, посмотреть, как она там обжилась. Хотела поехать этим летом, но вот, не сложилось.
Это длительное и очень мучительное лечение. Мучительное — из-за побочек. «Красная» химия, например, очень мучительная — та, от которой волосы выпадают. Красной ее называют в народе из-за цвета. Еще у меня аллергия на лекарства, постоянный насморк. Ну и сейчас после химии из жизни выпадают где-то сутки — слабость, трудно встать с кровати, головокружение и так далее. У меня это обычно начиналось на третий день. Во рту постоянный металлический привкус, что бы я ни ела. Еще — бесконечная бессонница, которая колоссально выматывает. Ну и волосы, понятно. Волосы начали выпадать клоками, было очень неприятно от осознания того, что мой недуг стал видимым: это стало видно окружающим.
Собирать деньги очень сложно, потому что у нас, в основном, люди жертвуют на детей, а не на взрослых. Но мне пришлось. Пришлось переступить через свое неумение и нежелание просить у других — никогда не умела и не хотела этого делать. Создали с дочерью сайт, продублировали на английском языке. Распространяли все это через знакомых и друзей. Я научилась принимать помощь, но такой дорогой ценой.
Я работала с обеспеченными людьми в лакшери-сегменте. Меня знали и помнили многие. Но когда обнаружился диагноз, никто из них не помог мне финансово. Некоторые, например, отвечали, что «я уже помог детдому» — будто бы галочку поставил, ну и все. Но зато помогали другие.
Бывает такое, что приходит на счет 30 грн. Я очень благодарна: понимаю, что у человека больше нет, но он отдал, что смог
Я родом из Донецка, но переехала оттуда еще давно, задолго до нынешней ситуации, 12 лет назад. Так вот когда знакомые узнали о моем заболевании, однажды ко мне прямо домой пришел знакомый — оттуда, из Донецка, который принес деньги, собранные бывшими сотрудниками. Представляете, это те, кто остался там, у них тоже нелегкая ситуация, но они собрали для меня немного денег. Бывает такое, что приходит на счет 30 грн. Я очень благодарна: понимаю, что у человека больше нет, но он отдал, что смог.
Знаете, очень страшно, когда близкие люди не понимают и не принимают такое заболевание как рак. Мне повезло: мои родные меня приняли и помогают. Но есть ситуации, когда, узнав о диагнозе «рак», близкие люди просто изолируют человека, считая, что он какой-то заразный. Вплоть до того, что не едят из одной посуды, например, закрывают в отдельной комнате и все. На самом же деле, рак сегодня лечится, если диагностировать его вовремя.
Если вы хотите помочь Виктории, карта Приватбанка 5363 5423 0540 3678 Костецкая Виктория Алексеевна, сайт: helpvictoria.me
Юлия Романицкая
У меня двое детей: старшей дочери — 23, младшей — 4. Я знала, что у меня были доброкачественные опухоли. Одну, маленькую, после второй беременности убрали, а вторую, которой было уже лет 15, оставили.
Сказали, что такие опухоли уже не перерождаются в злокачественные. Смотрели в двух местах, это были врачи с хорошими регалиями — авторитетные. Через полгода после операции мне было пора выходить из декрета на работу, я себе решила, что надо бы на всякий случай провериться.
Ощущение — будто обухом по голове. Мне, наверное, тогда показалось, что я уже умерла
Пошла, проверилась, а там уже третья стадия. Рак очень агрессивный — если бы тогда, во время прошлой проверки, ее удалили, было бы все нормально. Ощущение — будто обухом по голове. Мне, наверное, тогда показалось, что я уже умерла. Всегда боялась рака груди. Не знаю, почему, но был у меня всегда такой страх. Никто из моих близких раком груди не болел, то есть, сказать, что это наследственное — нельзя.
Мы делали соответствующие тесты, чтобы проверить. Рак у меня гормонозависимый, чувствительный к белку, который требует таргетной терапии. Однозначной причины мне назвать никто не смог. Если бы кто-то в мире узнал, отчего возникает рак, ему бы уже давно поставили памятник.
С тех пор было три курса химиотерапии в начале, операция, потом лучевая терапия. Во время операции мне делали эндопротезирование, но, к сожалению, лучевая терапия это дело спустила в ноль — имплант не прижился, было длительное воспаление. Затем — еще шесть курсов химиотерапии, вторая операция была в начале сентября. Сейчас я продолжаю таргетную терапию, которая нереально дорогая: раз в три недели нужно вводить уколы, один стоит 44 тыс грн. Еще гормональная терапия.
Изначально я обратилась в частную клинику — тогда еще не думала, что проблема будет такой глобальной. Думала, ну, два-три месяца полечусь и выйду на работу. Но меня уволили. Начались серьезные осложнения — лимфостаз, который усугубляется постоянными воспалениями.
У меня до сих пор три грани восприятия: одна — «да все нормально», другая — «надо лечиться», а третья — паника
Я была на консультации в Днепре. Пришли к выводу, что, чтобы не потерять руку, в которую все эти осложнения ушли, нужна еще одна операция, пересадка лимфоузлов. Пока что суммы очень приблизительные, то, что мне озвучили — от 7 тыс. евро, точно не известно. Но операция будет большая, с пересадкой тканей живота. С одной стороны, это надежда, что можно все исправить, с другой — очень дорого, учитывая необходимость уколов раз в три недели до конца марта.
У меня до сих пор три грани восприятия: одна — «да все нормально», другая — «надо лечиться», а третья — паника. Третья стадия рака — неизлечима, но можно добиться стойкой ремиссии и умереть от чего-нибудь другого, не от этой болезни.
В последние полгода я перешла лечиться на Верховинную, в Киевский городской онкоцентр. Когда заходишь в отделение, понимаешь, что это просто кошмар. В первый раз нужно прийти и оформиться на капельницу, а для этого — выстоять четырехчасовую очередь. Коридор длинный и люди стоят очень плотно — такое ощущение, что ты едешь в троллейбусе в час-пик. На следующий день ты приходишь и занимаешь очередь на койку, к медсестре, которая будет капать — их там всего две, и очередь к доктору, который будет осматривать тебя после.
Нужно два-три часа, как минимум, чтобы занять койку, столько же — прокапаться, еще столько же — к доктору. Но есть бесплатные препараты, за которыми люди и стоят — тот же «Герцептин». Но, честно говоря, это не решает проблемы. Из 12-ти уколов, которые уже сделаны, я получила только три бесплатных. Это только капля в море. Если нет препарата там, я просто покупаю его самостоятельно.
В первый раз нужно прийти и оформиться на капельницу, а для этого — выстоять четырехчасовую очередь. Коридор длинный и люди стоят очень плотно — такое ощущение, что ты едешь в троллейбусе в час-пик
Хамство в таких учреждениях — на каждом шагу, начиная от санитарки и заканчивая доктором. В очереди слышала от женщин, что им врачи нередко говорят, мол, что «Герцептин» — дорогой препарат, и если вы не собираетесь его покупать, потому что нет денег, то лечение не стоит даже начинать. То есть, по сути, их в самом начале пути лишают шанса на выздоровление. Многие просто разворачиваются и уходят. У кого-то нет денег даже на химиотерапию. С самого начала их просто мешком пришибают, и они понимают, что все — безнадежно.
Ну и вообще, изначально, если нужно обследование и анализы, запись к доктору — на через три недели, потом опять на через три недели. В итоге, полтора месяца нужно ожидать только нормальной первичной консультации. Для многих уже может быть поздно.
Думаю, все дело в нехватке специалистов, которые хотели бы работать в госучреждениях на таких зарплатах.
Меня спасло, можно сказать, то, что я начинала лечение в частной клинике. Если бы я проходила все курсы химиотерапии в государственной — наверное, не выдержала бы и бросила на полдороги. Эмоционально это очень сложно.
Финансово мне помогают друзья, которые в курсе дела, и семья. Я, в общем-то, особо никому не рассказывала о своем заболевании. Не делала сайтов, групп для поддержки, не открывала специальный счет. У меня и близкие не все в курсе дела. Честно говоря, пока мы справлялись своими силами. Помогали и близкие друзья, кто знал. Но теперь я понимаю, что нужно как-то осилить этот этап в связи с предстоящей операцией. Нужно научиться принимать помощь. По первым порам мне было очень сложно принимать от кого-то деньги, но потом поняла, что нет выхода.
Такое странное сочувствие у людей — они просто не понимают, о чем говорят
Я старалась сильно не распространяться о своем заболевании, потому что хотелось избежать ситуаций, когда люди начинают звонить и рассказывать о невероятно действенных методиках лечения содой, керосином, молитвами и всем остальным. Еще очень раздражает, когда человек, не зная, насколько это серьезно, говорит что-то вроде: «Ну это все фигня, вот у меня знакомый болел, но ничего не делал и сам выздоровел». Этим как бы обесцениваются все мои переживания. Такое странное сочувствие у людей — они просто не понимают, о чем говорят.
Мама в шоке, но она помогает сейчас с маленькой дочкой. Муж тоже поддерживает. Младшая дочка, конечно, ничего еще не понимает. Говорит, мол, когда ручка у тебя заживет и волосики отрастут, я тебе ролики куплю и будем кататься вместе.
Если вы хотите помочь Юлии, карта ПриватБанка 4149 6293 9287 7767, Романицкая Юлия Борисовна
источник
Психолог и врач объясняют, может ли рак молочной железы передаваться по наследству и как от него уберечься.
Вопрос читательницы
– Моя мама умерла от рака груди в 32 года, мне было тогда 6 лет. Прошло 20 лет, и все это время я боюсь, что болезнь настигнет и меня.
Я делала УЗИ молочных желез, врач сказал, что все в порядке. Но я все равно опасаюсь и не знаю, что мне делать. Ведь говорят же, что онкология груди передается по наследству. Так ли это? И нужно ли проводить какие-то еще исследования? Или достаточно просто раз в год делать УЗИ, как сказал мне врач из поликлиники. И еще: есть ли профилактика этой болезни?
Отвечает эксперт
Ирина Демидова, зав. лабораторией молекулярной биологии московской городской онкологической больницы №62:
Ирина Демидова, зав. лабораторией молекулярной биологии московской городской онкологической больницы №62 / архив редакции
– Уважаемая Алина! В вашей ситуации анализ на наследственную предрасположенность к раку молочной железы (мутации генов BRCA1 и BRCA2) надо сделать обязательно. И вот почему: раннее развитие рака у родственницы по прямой линии – это один из самых значимых факторов риска. В нашей больнице такой анализ выполняется в течение недели. Для этого вам достаточно просто сдать кровь из вены.
Совершенно уместно вы интересуетесь и необходимостью своевременного контроля над этой разновидностью онкозаболевания.
Самый доступный способ профилактики наследственного рака молочной железы для женщин с выявленными мутациями – тщательный контроль за состоянием организма, в том числе регулярное самообследование молочных желез и проведение МРТ молочных желез 1–2 раза в год. Начинать это надо после 25 лет и проводить пожизненно.
После 40 лет МРТ можно заменить на маммографию.
Комментарий психолога
Евгений Саяпин, больница Центросоюза РФ, компания «Мужской консалтинг»
Евгений Саяпин, больница Центросоюза РФ, компания «Мужской консалтинг» / архив редакции
– С точки зрения психосоматики (раздел психологии) болезни возникают в теле от наших же обид, претензий, агрессии и нереализованных мыслей. Все это копится в человеке, как в сосуде, и в итоге выплескивается в болезнь, проявляясь в конкретном органе.
Если возникли проблемы, то прежде всего надо сходить к врачу и провериться. И параллельно с этим принять на себя ответственность за свои разрушительные мысли.
Молочные железы связаны с проявлением материнского инстинкта – по отношению к детям, мужчине. Женщина, у которой заболела грудь, проявляет сверхзаботу о ком-то, забывая о собственных нуждах. И она бессознательно злится на тех, о ком заботится.
Рак с позиции психосоматики – прежде всего наше неправильное отношение к родителю противоположного пола. А заболевший орган показывает, на что обратить внимание.
Проще говоря, рак легких – от невозможности дышать полной грудью. Матка, гинекология – неумение строить отношения с мужчинами. Голова – отношение к своим же мыслям. Желудок – «непереваренные» жизненные ситуации. Правая молочная железа – тяжелые отношения с отцом, мужем, любовником. Левая – непроработанные отношения с ребенком.
Cвои мысли и установки нужно менять на позитивные, но лечения у врача-онколога никто не отменял! Что делать?
1. Осознайте, что ваша миссия на земле не связана с тем, чтоб «всех накормить»;
2. Если люди просят о помощи, то помогите, если можете. А если не можете, то не надо чувствовать себя виноватой;
3. Перестаньте слишком беспокоиться о людях, которых вы любите.
источник
По статистике, у одной из восьми женщин в течение жизни диагностируется рак груди. Каждая из них будет реагировать на диагноз по-разному, но помощь и понимание близких понадобятся всем без исключения. Пока врачи занимаются медицинскими вопросами, важно не упустить эмоциональную составляющую, ведь от психологического настроя во многом зависит успешность лечения.
Рак груди что делать
ПЕРВЫЕ ПОДОЗРЕНИЯ: «ЧТО-ТО НЕ В ПОРЯДКЕ!»
Это по-настоящему тревожный момент. Когда женщина принимает душ, наносит увлажняющий крем или проводит одно из регулярных самообследований, она вдруг замечает изменения. Грудь выглядит иначе. Или под кожей прощупывается уплотнение. Или в груди появляются непривычные ощущения. Очень высока вероятность того, что подобные изменения не злокачественные. И тем не менее, мало кому в первый же момент не придет в голову мысль о раке.
«Однажды я обнаружила уплотнение в левой груди, когда вытиралась после душа, – рассказывает Евгения, 48 лет. –Я подумала, что это киста – подобные образования бывали у меня и раньше. Кроме того, за полгода до этого я делала маммографию, и все было чисто. Поэтому несколько месяцев я убеждала себя, что все в порядке. Даже когда было очевидно, что мое уплотнение по ощущениям совершенно не похоже на кисту, я продолжала тянуть с визитом к врачу. После, когда диагноз уже был поставлен, все близкие спрашивали меня, почему я так долго молчала. Но суть в том, что ни врач, ни муж, ни подруги никогда не смогут понять того ужаса, который охватывает тебя при подозрении на рак. Когда я все-таки записалась и пришла на прием к врачу, меня в тот же день отправили на обследования. Врач сказала, что результаты неясные и необходимо пройти еще одно обследование через неделю. Каждый день для меня тянулся, как год. Я все еще уговаривала себя, что это скорее всего не рак. Но в глубине души понимала, что скорее всего у меня онкология».
ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ?
Для пациентки
Действовать как можно быстрее. Запишитесь к врачу сразу же после того, как обнаружили тревожные симптомы. Если образование доброкачественное, вы избавите себя от ненужных переживаний. Если это рак, вы во много раз повысите эффективность лечения.
Пока ждете результатов обследования, продолжайте вести активный образ жизни, работайте, максимально отвлекайтесь от переживаний и поделитесь тревогами с кем-то из близких.
Для родных и друзей
Старайтесь находить баланс между желанием ободрить, внушить надежду и необходимостью серьезно относиться к симптомам. Предложите вместе пойти на прием к врачу, на обследование, на получение результатов. Договоритесь о том, как действовать после объявления результатов. Вы пойдете вместе? Или позвоните/напишете смс сразу после того, как женщина выйдет от врача? Или она предпочитает сама позвонить, когда будет готова? Придерживайтесь этих договоренностей, даже если вы сходите с ума от тревоги в ожидании обещанного звонка.рак груди
ДИАГНОЗ ПОСТАВЛЕН: «ЭТО РАК»
Эти два слова за считанные секунды меняют жизнь человека и отношение ко всему – к своему телу, к здоровью, к семье, к работе, к будущему. У многих пациентов онкологический диагноз вызывает шок, злость, чувство несправедливости, панический ужас, жалость к себе. У кого-то опускаются руки, кто-то замыкается в себе или впадает в депрессию, кто-то, наоборот, кидается в бой с болезнью.
Светлане (42 года) диагноз поставили через месяц после того, как она во второй раз вышла замуж.
«Я пошла к врачу, чтобы обследоваться перед планированием беременности. У меня и моего мужа уже были дети от предыдущих браков, но мы решили, что оба хотим еще одного малыша. Я хотела узнать, смогу ли зачать и выносить ребенка, а узнала, что у меня рак груди. Моя первая мысль была: «Все, я скоро умру». И до тех пор, пока не началось лечение, я жила только с этой мыслью. Я замкнулась в себе, о диагнозе сказала только сестре и запретила ей разговаривать об этом с кем бы то ни было. Когда становилось совсем плохо, шла на форум, где общались женщины с таким же диагнозом. Это помогало».
Совершенно естественно, что многие думают: «Почему это случилось со мной?» Плохая экология («Надо было переезжать в деревню!»), стрессы («Это все из-за развода!»), неправильный образ жизни («Это все из-за вина? Или из-за красного мяса?!»).
«Я все время пыталась найти хоть какое-то объяснение происходящего, – рассказывает Елена. – Засыпала врача вопросами о том, где моя ошибка, что я сделала не так. К счастью, моя врач нашла нужные слова. Она сказала: «Вы ни в чем не виноваты. Науке неизвестно, почему кто-то заболевает раком, а кто-то нет. Это просто неблагоприятное стечение обстоятельств, вашей вины тут нет».
При всей гамме эмоций, которая обуревает саму женщину после окончательной постановки диагноза, остается еще одна очень непростая задача – рассказать о болезни близким.
«Я ждала несколько дней, прежде чем смогла собраться с силами и все рассказать мужу и детям, – признается Анастасия, 37 лет. –Я выбрала первый выходной в майские праздники, нам предстояло несколько дней провести вместе. Сначала сказала мужу, потом мы вместе поговорили с детьми – им тогда было 13 и 14 лет. Мы решили, что мальчики должны знать правду, но, конечно, все было подано в оптимистичном ключе: мама заболела, через несколько дней она начинает лечиться, диагноз поставили вовремя, у нас самый лучший врач».
Многие предпочитают отложить разговор с близкими до тех пор, пока не будет выработан четкий план лечения. «С самого начала о подозрениях знал только муж, остальным мы рассказали только через месяц, когда все было определено: диагноз, стадия, дата операции, последующее лечение, – говорит Екатерина. – Сложнее всего было рассказать родителям. Им обоим за семьдесят, и я видела, как тяжело они все восприняли. Муж ходил со мной на все обследования, задавал врачам миллион вопросов. А я сидела и думала: «Я не хочу всего этого знать! Давайте просто начнем лечение!»
«Когда моей жене поставили диагноз, меня больше всего мучало, что я ничем не мог помочь! – рассказывает Михаил. – Через несколько дней осознал: единственное, что я могу сделать, – это быть рядом с ней, когда ей тяжело. И стал делать все, что возможно: подвозил к врачу, держал за руку, рассказывал дурацкие анекдоты, помогал по дому. И мы справились! С тех пор прошло 8 лет, жена чувствует себя хорошо».
ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ?
Для пациентки
Старайтесь не паниковать. Сосредоточьтесь на маленьких задачах, которые нужно решить прямо сейчас, чтобы пройти обследования, назначить лечение, скорректировать привычный образ жизни. Выберите из числа близких доверенное лицо (например, муж или сестра), которое будет сообщать новости о лечении всем близким и родным, чтобы вам не пришлось по сто раз пересказывать одно и то же, если вы не хотите. Если вы пока не хотите никому рассказывать, не рассказывайте. Если вы не хотите говорить с определенными людьми, не говорите с ними.
Держитесь подальше от ужасов Интернета. Хотите знать о вариантах и прогнозах? Попросите мужа изучить информацию и изложить вам «сухой остаток». Так вы получите нужные сведения, но избежите необходимости читать пугающие подробности.
Для родных и друзей
Найдите человека, с которым вы сможете поделиться переживаниями, чтобы не выливать эмоции на женщину, которая борется с раком. Старайтесь подстраиваться под пациентку. Если она хочет побыть в одиночестве, дайте ей такую возможность. Если ей, наоборот, необходимо излить душу, слушайте. Старайтесь сохранять золотую середину между реальностью (не отрицайте и не преуменьшайте серьезность происходящего) и умением смотреть в будущее с оптимизмом. Не предлагайте собственные объяснения случившегося («Это все из-за того, что ты так сильно волновалась»), советы («Тебе нужно есть только органические фрукты и овощи») или прогнозы («Я уверена, что ты справишься»). Если вы не входите в число ближайших друзей или родственников, предложите помощь, но не навязывайте свое общество. Не теряйте контакт. Да, вы боитесь сказать что-то не то или еще больше растревожить человека, но это не значит, что нужно прекратить общение. Если вы не уверены, что женщина готова к разговорам, напишите письмо по электронной почте, смс или сообщение в соцсетях. Если она захочет пообщаться, то ответит.
ЛЕЧЕНИЕ: «СМОГУ ЛИ Я С ЭТИМ СПРАВИТЬСЯ?»
Лечение от рака многие сравнивают с длинным черным туннелем. Да, вы видите проблеск света где-то вдали, но прямо сейчас находитесь во мраке и появляются мысли, что эта тьма и беспомощность никогда не закончатся. Самое первое, что нужно осознать: нет единственного верного подхода, который поможет справиться с лечением.
Кто-то решительно бросается в бой:
«Я говорила себе, что рак – это враг, которому я объявила войну. Операция, химия, лекарства были моим орудием, которое изгоняло врага. Поэтому даже мастэктомия не стала для меня трагедией: я представляла, что вместе с этой плотью уходит рак».
Но многие женщины воспринимают необходимость операции и побочные эффекты лечения (главным образом, потерю волос) очень тяжело.
«Когда началась химия, я чувствовала себя несчастной с утра до вечера, 24 часа в сутки. Я плакала, страдала, не могла даже пошевелиться от усталости. Единственное, что немного помогало отвлечься, – это техники визуализации, которые муж нашел в Интернете».
Всем важна поддержка близких, еще очень полезной бывает возможность поддерживать контакт с пациентками, которые проходят такое же лечение.
«В больнице, где я лечилась, была группа поддержки для женщин. И возможность поговорить с теми, кто понимает, что я чувствую, помогала мне держаться. А моя лучшая подруга каждый раз накануне химии приглашала меня на завтрак в кафе».
Химиотерапия вызывает у пациенток неоднозначные эмоции. Женщина, которая привыкла быть сильной и заботиться о близких, может переживать из-за того, что превратилась в обузу. Те, кто раньше не сталкивался с серьезными заболеваниями, часто чувствуют, что их предало собственное тело. Друзья, на которых хотелось бы рассчитывать, далеко не всегда умеют найти верные слова. А кто-то и вовсе говорит, что хотел бы помочь, но не может, – и перестает звонить.
Привычная жизнь заканчивается, а членам семьи часто приходится ничуть не легче, чем самой пациентке. Муж и родные были бы счастливы поддержать, но чувствуют себя беспомощными, они тоже боятся, устают и тоже испытывают гнев.
ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ?
Для пациентки
Не изображайте героя. У вас могут быть тяжелые дни, когда ни на что нет сил. Планируйте приятные активности на перерывы между химией, когда вы чувствуете себя хорошо. Говорите по душам. Постарайтесь найти человека (это может быть психолог, участница группы поддержки или просто кто-то из не слишком близкого окружения), с кем вы можете говорить откровенно и не бояться, что вы его расстроите или напугаете.
Принимайте помощь от окружающих. Это даст им возможность чувствовать себя полезными. Но не стесняйтесь отказываться, если помощь не нужна или подается в некорректной для вас форме. Больше общайтесь с теми, с кем вы чувствуете себя хорошо. Нет ничего страшного, чтобы дистанцироваться от людей, после разговора с которыми вам становится хуже. Не забывайте, что вашим близким тоже непросто. Они переживают, боятся и ничего не могут изменить – помните об этом.
Предлагайте конкретную помощь. Вместо «позвони, если что-нибудь будет нужно» предложите помочь с уборкой, сходить в магазин, забрать из школы ребенка, подвезти к врачу, вместе поехать на химиотерапию. Не говорите пациентке, что она должна «быть сильной». Это еще больше давит на женщину, которой больно и страшно.
ЛЕЧЕНИЕ ЗАКАНЧИВАЕТСЯ: «КАКОЙ ТЕПЕРЬ БУДЕТ МОЯ ЖИЗНЬ?»
Когда непростое лечение подходит к концу, эмоциональная нагрузка только усиливается, и к этому многие пациентки оказываются совершенно не готовы. Вы ожидали, что будете ощущать радость, облегчение, будете полны надежд и планов на будущее. На самом деле во многих случаях после лечения женщины испытывают еще больший страх, тревогу и неуверенность в завтрашнем дне. Это еще один этап преодоления, во время которого предстоит принять новые правила игры, тело, которое заметно изменилось, отношения с близкими, которые тоже стали совершенно другими.
«Мне казалось, что за время лечения я забыла, что такое нормальная жизнь, – рассказывает Елена. – Когда я вышла из кабинета врача с рекомендацией прийти на обследование через полгода, у меня было ощущение, что меня бросили посреди океана в хрупкой лодочке, да еще и без весел. Казалось, мое тело больше не имело ко мне никакого отношения. Я смотрела на отражение в зеркале и не узнавала себя! Для меня весь мир перевернулся, а окружающие вели себя, как будто ничего не изменилось. И мне каждую минуту хотелось плакать. Говорят, люди, пережившие серьезную болезнь, становятся мудрее и терпимее. Куда там! Меня выводила из себя любая мелочь».
Усталость накапливается, у многих появляется апатия, нарушения сна, депрессия. Женщина, которая еще несколько недель назад мужественно справлялась с химией и ее последствиями, теперь пугается каждого чиха. А друзья и родные, которые еще несколько недель назад готовы были помогать и поддерживать, торопятся вернуться к привычной жизни и недоумевают: в чем дело? Ты победила рак, так почему же ты хандришь?
ЧТО МОЖНО СДЕЛАТЬ?
Дайте себе время, чтобы осознать перемены, которые произошли в вашей жизни. В этот период будет очень полезно обратиться к психологу или присоединиться к группе поддержки. Не торопитесь вернуться к привычному ритму жизни. Физическая и эмоциональная адаптация может занять месяцы и даже годы. Будьте в курсе того, на какие симптомы нужно сразу же обращать внимание. Если вас что-то беспокоит, без промедления записывайтесь к врачу. Не бойтесь страха. Естественно, что вы тревожитесь о будущем и о том, не вернется ли болезнь обратно. Психологи советую такой прием: каждый день выделите несколько минут на страхи, попереживайте от души, потом переключитесь на повседневные дела.
Не забывайте напоминать себе, какая вы молодец. Вы справились! По рекомендации врача начинайте понемногу заниматься спортом. Активность улучшит настроение и поможет увереннее себя чувствовать физически.
Если после лечения женщина настроена праздновать, празднуйте. Если же ее настроение не слишком радужное, знайте, что период адаптации необходим, и он рано или поздно закончится.
Прислушивайтесь к ощущениям женщины, но не пытайтесь решить за нее все проблемы. Предлагайте помощь и поддержку. Это сейчас нужнее, чем когда-либо.
Для отправки комментария вам необходимо авторизоваться.
источник
В октябре по всему миру прошли информационные кампании по поводу рака молочной железы. Как болит при онкологии и нужно ли начинать скрининг, если ничего не беспокоит? «Правмир» записал реальные истории женщин о борьбе с раком груди и взял комментарий у специалиста.
“Эта бодренькая старушка сказала, что у меня рак”
Анна, 42 года, на момент постановки диагноза — 38 лет
Узнала о диагнозе я в 2014 году. До этого три года была на учете у маммолога: он наблюдал фиброзно-кистозную мастопатию. Каждые полгода я приходила к врачу — меня осматривали, делали УЗИ, говорили пропивать определенные препараты. Все рекомендации я выполняла в обязательном порядке.
Новообразование находилось в нетипичном месте — в дополнительной дольке молочной железы, почти под мышкой, за грудью. Как-то не хотели на него обращать внимание. За три месяца до того, как мне поставили диагноз – рак молочной железы IIIC стадии — я была на приеме у известного врача. Объяснила, что меня беспокоит, он посмотрел УЗИ, все обследования, сказал, что с фиброзно-кистозной мастопатией живут 95% женщин, рекомендовал пропить курс лекарств, сделать пункцию в своей поликлинике. Дообследоваться на месте не предложил.
Я ушла, а дискомфорт — как выяснилось позже, от этой опухоли размером с фасоль — нарастал, я уже не могла спать на том боку, пошла в районную поликлинику.
Маммолог, осмотрев меня, сказала:
Такое впечатление, что это что-то плохое, давай-ка сразу пункцию сделаем.
Через 10 дней эта бодренькая старушка озвучила, что у меня рак, и надо незамедлительно начинать лечение.
Из ее уст это не звучало как-то трагично. Но, провожая меня из кабинета, она добавила:
Деточка, где же ты так долго гуляла?
Я сразу пошла вставать на учет в онкодиспансер. Три недели я ждала очереди, а в регистратуре никто не подсказал, что при первичном обращении по направлению с уже установленным диагнозом я имею право получить консультацию онколога в течение пяти рабочих дней. В тот период у меня не было финансовой подушки, чтобы обследоваться платно.
Анна
Химиотерапия длилась около четырех месяцев. На нее был хороший отклик, затем сделали полную мастэктомию — удалили грудь и лимфоузлы, через пару месяцев был курс лучевой терапии. Весь цикл лечения пройден, впереди пять лет гормонотерапии. По истечении этого времени, на основании результатов лечения, химиотерапевт даст дальнейшие рекомендации.
Сейчас я живу обычной жизнью. Нахожусь в процессе реконструкции груди, причем так получилось, что реконструктивную операцию делали день в день с первой операцией. Но с интервалом в три года. Изначально, я не планировала делать восстановительную пластику, меня не смущало, что нет груди, у меня не было ограничений, я могла ходить в спортзал, заниматься танцами и йогой, нормально себя чувствовала, грудь небольшая — не было видно асимметрии. Но соблазнилась на реконструкцию, потому что многие из моего окружения начали делать такую пластику — девчонки ходили очень довольные, глаза блестели. И я пошла за компанию — была только на одной консультации у хирурга и сразу решилась.
После лучевой терапии я долго восстанавливалась — после радикальной мастэктомии осталось минимальное количество ткани, которая еще ощутимо пострадала после лучей. Я даже не представляла, что можно будет что-то с этим сделать. У меня была просто впадина на месте груди, ребра, обтянутые кожей. Но доктор как-то совершил волшебство. Уверена, результат будет лучше, чем до начала лечения!
Потом я познакомилась с программой «Женское здоровье», стала в качестве волонтера посещать больницу, вскоре меня пригласили на работу в программу и я стала координатором. Мы общаемся с женщинами, которые недавно узнали о своем заболевании и только вчера сделали операцию на груди. Не вмешиваясь в план лечения, мы делимся своим опытом, отвечаем на вопросы, на которые может ответить только тот, кто пережил рак груди.
Личная жизнь? Мой семейный статус не изменился, но я думаю, что все впереди. Поклонники есть, но близких отношений нет, и это не зависит от того, была ли операция. Вовсе нет. Пока нет человека, с которым в горе и в радости я буду счастлива так же, как счастлива сейчас.
Но скажу вам, за четыре года жизни с онкологическим диагнозом я многого насмотрелась и наслушалась. Несмотря на то, что на дворе 21 век, мифы по поводу рака и табуированность темы еще встречаются. Много заблуждений и непонимания этого диагноза — не только среди обычного населения, но иногда и медперсонала.
После приема у онколога первым, кого я пошла искать — был психолог
Марина, 48 лет, на момент постановки диагноза — 45 лет
У меня появилась шишка. Поначалу она то исчезала, то появлялась. Я закрутилась, заработалась, куча событий во всех сферах жизни, просто шквал какой-то, и мне стало не до этого. Потом я поняла, что я странно себя чувствую и очень сильно устаю. Знакомая гомеопат посоветовала провериться – я еще погуляла, были трудности в семье, но в конце-концов записалась на прием к маммологу.
За день сделали все базовые анализы, платно.
Результата биопсии надо было ждать неделю, но снимки доктор видел, я спросила напрямую – скажите честно, что вы думаете. Он посмотрел, говорит: молодец, что пришла, наш пациент. Биопсия все подтвердила.
Были понятные шаги – один за другим. Первой была операция, операционная гистология совпала с первичной. Расписали план лечения. Вкатили по полной программе восемь химий, лучевая терапия. С момента диагностики до того, как все закончилось, прошёл год.
Пока я сдавала анализы, я работала. После операции была на больничном месяца четыре. За это время договорилась об изменении графика — я работала удаленно, в офис приезжала, когда могла. Здесь, спасибо моему работодателю, они пошли навстречу и поддержали – посмотрели, какие сегменты я в этом состоянии могу закрывать, и так мы продолжали работать.
Сейчас я уже три года принимаю гормонотерапию — это часть моего лечения, мне пить ее еще несколько лет. Да, жизнь стала другой. Друзья — кто-то отсеялся, это стандарт, обычная история. Члены семьи есть разные, ближайшие — поддержали во всем, а кого-то я не стала информировать. Так получилось, что брак распался до диагноза. Я много всего переосмыслила, после приема у онколога первым, кого я пошла искать — был психолог.
За несколько лет до всей этой истории мне в руки попала книга Яны Франк – художницы и иллюстратора, семья которой из Узбекистана уехала в Германию. Она заболела раком — была тяжелейшая история с кишечником, она выбралась из всего этого и рассказывала о себе и лечении. В Германии в план лечения входят сессии с психологом, и если человек отказывается, его лишают страховки – потому что это значит, что он не хочет лечиться.
Работа с психологом – это серьезный, очень важный этап реабилитации, и я очень надеюсь, что это когда-нибудь будет у нас.
Я не ощущала ничего в груди, но при обследовании кишечника нашли опухоль
История 3. Ирина, будет 47 лет, на момент постановки диагноза — 42 года
В какой-то момент я почувствовала, что чем-то болею: как будто что-то со мной не так, я уставала. Я пошла к терапевту — анализы нормальные, все хорошо. И тогда я почему-то решила, что у меня рак, и пошла к онкологу за деньги.
Первый онколог сказал: расслабься, все хорошо. Второй онколог меня пощупал, в том числе и грудь, сказал, что ему не нравится мой кишечник. Вот в процессе обследования кишечника, на КТ, и нашли опухоль в молочной железе. Но я не ощущала ничего в груди.
Диагноз был поставлен в конце года, и мне сказали, что процесс получения квоты будет длительным. Начитавшись всего, я решила лечиться платно. Когда пришла гистология и иммуногистохимия, врачи решили, что рак не такой агрессивный, и начали с операции. Но когда стали пересматривать материал после операции, оказалось, что рак не такой простой.
Начали делать химию – я прошла четыре курса, до сих пор прохожу гормональную терапию. Еще мне сделали овариэктомию (операция по удалению яичников), когда анализы более-менее пришли в норм, мне стало полегче.
Я хотела второго ребенка. Врач сказал:
Тебе 42, когда ты закончишь пить таблетки и можно будет рожать, тебе будет 47, ну куда уже, зачем?
Я подумала-подумала, и правда – я согласилась на вторую операцию достаточно быстро.
Диагноз мне поставили 20 октября, операция была 17 ноября, а химию я закончила 12 февраля. Вторая операция была в конце мая. В общей сложности семь месяцев. Сейчас каждый день в определенное время я пью таблетку — делать так нужно в течение 10 лет, я пропила уже 4 года. Обследования сначала были раз в три месяца, потом — раз в полгода, сейчас — раз в год.
Жизнь стала немножко другой. Из плюсов: полностью изменилась моя профессиональная направленность, болезнь привела меня в сферу, про которую я даже не думала. До диагноза я работала заместителем директора крупной компании, а сейчас я научный сотрудник в учебном заведении. Мне это нравится, первая работа — это работа для денег, а это — работа для себя. В семье сказали: главное, чтобы тебе было лучше.
Мы с мужем почувствовали, что мы вместе и более сильные. Это испытание, но оно было нами пройдено. Наши отношения перешли на другую стадию, стали лучше.
Изменилось внутреннее ощущение себя, но произошло это не быстро. Я не скажу, что сразу была оптимисткой, я плохо себя чувствовала физически, у меня были психологические проблемы из-за переживаний, а потом в какой-то момент все изменилось, не сразу. Люди вели себя по-разному, с некоторыми знакомыми и друзьями мы стало общаться намного меньше, но появились другие.
Рассказывает врача-рентгенолог, консультант программы “Женское здоровье” Ольга Пучкова:
В области молочной железы боль может по нескольким причинам:
– Межреберная невралгия – самая распространенная ситуация. У женщины заболело справа – ныло-ныло и прошло, снова начало ныть, потом снова прошло. Это боль, связанная с позвоночником и ущемлением нервных окончаний в нем.
– Циклическая масталгия — боли предменструального характера. Боли, связанные с молочной железой циклически и функционально, всегда симметричны и касаются обеих желез, клетки одни и те же. Не бывает такого, что только в одной железе есть неприятные ощущения, а в другой нет. Начинаются после овуляции, у кого-то могут быть за две недели до менструации, у кого-то — за два дня, но всегда – после середины цикла.
– Третий вариант — боль, связанная с прорастанием опухоли в нерв. Такая боль постоянная, выраженная, не проходящая вообще. И это большие размеры опухоли, ее сложно с чем-то спутать, и уже есть определенная клиническая картина.
Есть крупные, серьезные исследования, доказывающие, что скрининг при раке молочной железы эффективен. Самые большие программы запущены в Финляндии, Швеции и Голландии и показывают результаты снижения смертности на 50%.
В Финляндии и Голландии скрининговый возраст 50-69 лет, в Швеции — 40-69 лет. В этих странах нет однозначной концепции относительно того, когда начинать скрининг и об интервале между обследованиями. В Швеции принято обследоваться раз в год с 40 до 55 лет и раз в два года, начиная с 55 лет. Они объясняют это биологией рака и возрастом — чем моложе пациентка, тем агрессивнее рост опухоли, поэтому интервал обследования короче.
В Финляндии скрининг раз в два года, в Голландии сейчас обсуждается включение в скрининг женщин с 40 лет.
Если у женщины нет никаких жалоб, ее ничего не беспокоит, то никакие обследования ей не нужны. Дело в том, что у обследования есть положительный результат — выявление рака на ранней стадии, когда он не угрожает жизни, а есть отрицательный — выявление незначительных изменений, которые требуют, тем не менее, каких-то вмешательств — вплоть до биопсии.
Врачи понимают, что до 40 лет вероятность заболеть РМЖ очень низкая, проводить скрининг не целесообразно, а вероятность ложноположительных результатов и выполнения ненужных исследований крайне высока – чего мы пытаемся избегать.
Но если есть жалобы на уплотнение, изменение цвета кожных покровов, формы железы, вытяжение соска или выделений из него – речь идет уже не о скрининге, а о диагностическом обследовании – за один его раунд женщине может быть сделана и маммография, и УЗИ, и биопсия, чтобы подтвердить или исключить проблемы.
Если есть отягощенная наследственность, есть мутации в генах — этим пациенткам раз в год, начиная с 25 лет, делают МРТ с контрастом. Этот скрининг работает в США, Италии и Израиле.
Причиной мастопатии является генетический вариант строения железы, с ним ничего сделать нельзя — это бесполезно и бессмысленно. Плотный фон для рентгенолога – это как облака для пилота, он снижает чувствительность маммографии. Но из-за этого плотного фона мы не призываем чаще обследоваться, возможно лишь добавление УЗИ к маммографии для этих женщин.
Женщина же должна знать, что вариант строения ее железы – такой, он не требует приема никаких препаратов. Распространено назначение «Мастодинона», но этот препарат работает при предменструальной боли, он не рассасывает кисты, фиброзножелезистая ткань никуда не девается – это утопия.
Поэтому если женщину ничто не беспокоит и не болит, она просто живет с этим и регулярно обследуется. На мой взгляд, лучше раз в год, хотя единого мнения на этот счет нет.
источник
Пишет stalic
Мне очень тяжело рассказывать об этом. Во-первых, потому что мы никогда не испытывали настолько сильной и продолжительной боли. Во-вторых, потому что я знаю — люди в Интернете намного подлее и злее, чем в жизни. Непременно найдутся подонки, которые постараются сделать нам еще больнее.
Но мне есть, ради кого писать этот текст. Потому что очень многим — увы — еще только предстоит столкнуться с раком. И я понимаю, что сейчас наш опыт, знания и некоторые сведения могут помочь этим людям.
У меня был друг, Сергей. Я в 16-й школе в ансамбле играл, а он — в 23-й.
А это он уже в студенческие годы. Красные ботинки — это из того самого рок-н-ролла.
Мне очень жаль, но у твоей дочери регресс. Может длится от 1 до 5 лет.
Сам прошел через все круги ада, когда у моей матери обнаружили это заболевание.
Оно неизлечимо.
Ампутация пораженной ткани не поможет. Так-же как и химиотерапия(убьет иммунитет, может вызвать химический ожег тканей, но ничему не поможет).
И самое поганое — ни капельки сочувствия от медицинских работников. Как специализированных онкологов, так и от обычных терапевтах, куда вашу дочь выпишут из онкологической больницы под наблюдение местной поликлиники.
И вы будете 1 раз в месяц будете ходить в эту местную поликлинику и с боем, из глоток выдирать этот гребанный Трамал, или что там сейчас у них, а терапевт, который вам ОБЯЗАН, выдать этот трамал будет орать что ничего не знает и трамала нет, и идите вы все нахуй. И ты идешь разбираться сначала с зав. отделением, она тебя точно так-же посылает, потом с глав.врачем больницы. Потом тебе выдают РЕЦЕПТ на этот гребанный трамал, с характерной красной полосой и ты пиздуешь в другой конец Города, потому-как аптек в городе много, но спец.лекарства выдают только в 3-ех местах и все они находятся ну далеко не в доступных местах. А у тебя выбора нет. У тебя дома от боли близкий человек извивается. Единственное средство избавить его от боли — это уже наркотики. Уколешь — часов 12 лежит. Потом 10. Потом 8. И так далее.
Приходишь в поликлинику за новым рецептом, а тебя встречает жизнерадостный вопль от врачихи «Что, не умерли еще? Ну надо-же. «. После этого хочется всех врачей в поликлинике, начиная со своего терапевта, посадить на кол и смотреть как они будут переносить боль. Ибо ты каждый день видишь как твое родное существо эту боль переносит. И как от этих жаб, боль твоего родного существа зависит.
И в конце концов, когда вы в очередной раз попретесь выбивать наркоту для своего больного родственника, вам позвонят и скажут: «Она умерла». И вы сядете и минут 5-10 будете приходить в себя. Потом сообщите это дежурному терапевту и услышите радостное «Ну наконец-то!».
Я прошел это все от начала постановки диагноза, до похорон. Поверте, я знаю что говорю.
А потом он переехал в Калининград. Когда я переехал в Москву, то пару раз приезжал ко мне во время отпусков. Я был рад.
Однажды я проснулся в пять утра, а по скайпу звонит его жена. Плачет и говорит:
— У Серёги рак легкого.
То-то же он на сердце жаловался, думал, что это сердце болит! А то еще было, звонил и рассказывал, что у него шея болит и ему электрофорез делают. Оказалось — раковую опухоль выращивали.
Я подумал в первую секунду:
— Ох, рак. это же такое тяжелое заболевание. Останется ли он жить? Надо послать им денег на лечение и сказать, чтобы не возвращали.
А потом подумал:
— А почему она ко мне звонит? Неужели, больше не к кому? Выходит, я для них самый близкий? Они на меня надеятся? Помочь? Взвалить на себя этот груз? А надо ли мне это! Но, стоп, стоп. Раз Господь посылает, значит, зачем-то надо. Да, с другой стороны, если я ему сейчас не помогу, а случись такое у меня, кто мне тогда поможет?
Мысли пронеслись в голове за один миг, а по скайпу я сказал:
— Сегодня же прилетайте в Москву! Будем лечиться!
Ох, и самонадеянным же я тогда был! Думал, что устроить 25-го декабря человека из Калининграда на лечение в Москве это так просто.
Во-первых, Москва отгорожена от остальной России непреодолимым частоколом бюрократических постановлений, бумажек и каких-то «розовых талонов».
Во-вторых, 25-го декабря все, кто может принять какое-то решение, уже отдыхают.
К кому я только не обращался! Ко всем, ко всем знакомым, друзьям, к друзьям знакомых. Мне помогли несколько человек, а особенно dunduk_culinar — Марат Абдуллаев. Именно он посоветовал обратиться в 62-ю городскую онкологическую больницу, которая находится на Новорижском шоссе, в полуторадесятке километров от МКАДа. Достали «розовый талон» и поехали.
Консилиум. Приглашают меня:
— Вы кто больному?
— Я его друг. Я занимаюсь его лечением.
— Понимаете, у него опухоль очень большая и находится в верхней части легкого, можно сказать, у плеча. Нам необходимо сделать операцию — вскрыть грудную полость, добраться до опухоли, взять кусочек этой опухоли на биопсию. Только потом мы будем знать, при помощи каких химио-препаратов его следует лечить. Но все это — после Нового Года.
— Когда?! Да он за три дня, что находится у меня, прямо на глазах ослаб! Уже по лестнице на второй этаж подняться не может, у него голос пропал. После Нового Года — это после «старого» Нового Года? Да еще несколько дней на госпитализацию, анализы, подготовку к операции. Как раз будет пора выпить по три рюмки и по стакану компота.
Я продолжал:
— Послушайте, ведь я вижу, что вы все — грамотные, опытные люди. Вы же почти наверняка знаете, какой тип рака у него? Давайте начнем химиотерапию сегодня же, если попадем, то продолжим, а если нет — уж тогда и будем действовать по предложенной схеме.
Врачи скрепя сердце согласились. Повели Сергея в приемный покой, он только тогда все и понял:
— У меня что — рак? Я умру?
— Серёга, ты что! У тебя — ну, так, есть какая-то опухоль, надо полечить, ведь у многих проходит.
В палате кроме него был поп. Увидев, что Сергею не очень нравится больничная атмосфера, священник сказал:
— А ты сразу двумя руками креститься должен, что попал сюда, в 62-ю! Я уже где только не побывал! Ты не видал других больниц, а здесь — порядок.
На самом деле, палата располагалась в старом здании, но там было вполне чисто, хорошая постель, тепло. Но больница есть больница, сами понимаете.
И вот, приходит молодой, умный, веселый и циничный врач и приводит Серёгу с требя банками на груди. Трубочки, каттетеры. Объясняет мне и жене Сергея, что да как. Мол, через три дня вытащишь каттетер, да и все.
— Погодите, доктор! А нам что, забирать его? Куда? Домой?
— Да! Пусть празднует Новый Год!
Ничего себе! С такими-то банками и трубками — я думал, только в реанимации лежат. Осторожно спрашиваю во второй раз:
— А что ему можно?
— Ему? Вот ему теперь все можно! Это Вы о себе думайте, что можно, а что нельзя. А ему теперь все равно!
— Что, и пить? И шашлык?
— Да, все, что захочет!
Через пару дней, за новогодним столом, Сергей уже повеселел. Потянулся за шашлыком, попросил коньяка. А потом вдруг прокашлялся и, изображая проверку микрофона, заговорил:
— Раз! Раз. Раз-два-три! Голос! Голос появился!
Ура! Химиотерапевты попали в точку!
После второго курса он чувстовал себя еще лучше, и я сказал его жене, чтобы она ехала домой. Чего здесь? Мы и сами справимся!
Третий курс он перенес хуже, от четвертого ему было очень плохо — тошнило, рвало, но он понимал, что надо потерпеть.
Ближе к лету началась радиотерапия. И вот, идем мы по парку 62-й больницы на очередной сеанс, а Серёга говорит:
— Смотри, Сталик! Лето!
Я говорю:
— Ну и что? Июнь же! да, конечно — лето!
— А я — живой!
Я отвернулся в сторону, чтобы он не увидел слёзы в моих глазах.
Серёга вернулся в Калининград, пошел на работу. Сходил на концерт любимой рок-группы «Назарет», подарил мне диск с автографом Дэна Маккаферти и начал общаться с батюшкой из церкви.
Осенью ему опять стало хуже. Я сказал его жене:
— Ну, пусть там, в Калининграде прокапают такую же химию, как в Москве! Какая разница, где капать?
Мне, дураку, и в голову не могло прийти, что где-то станут капать не то же самое, что и в Москве. Прокапали два раза и ему стало хуже.
— Давайте тогда опять ко мне, в Москву!
Я к этому времени уже был знаком с главврачом больницы и знал, как и где получить тот самый «розовый талон». (к слову сказать, их теперь отменили, но иногородним от этого не стало легче)
Два курса химиотерапии в Москве и вдруг Сергей приезжает ко мне и с каким-то злым весельем обреченного человека говорит:
— А! Все! Меня выписали! — И рукой сверху вниз рубанул.
— Ты что? Как это — выписали? Тебе что, легче стало? Или что-то другое делать будут?
— Нет! Мне сказали, что теперь я могу идти и лечиться народными методами.
Да как же так?! Я давай звонить Анатолию Нахимовичу, главврачу.
— Как это так? Почему его выписали?!
— Сталик, мы сделали все, что положено. Если будем что-то делать своевольно, а он потом умрет — а умрет он точно, это уже сто процентов, — то потом мы будем виноваты.
— И что? Ничего сделать нельзя?
— Ну, есть один препарат, дорогой, правда. Тарцева. Но он не лечит, а только продлевает.
Я нашел Сергею такой препарат. Написал в ЖЖ и кто-то отдал нам оставшийся после умерших родственников, бесплатно. Потом купил еще пачку с хорошей скидкой, потому что срок годности через три месяца истекал, но по таблеточке в день он бы успел его выпить. Но не успел.
У моей дочери все складывалось хорошо. Закончила институт, вышла замуж. Муж — отличный парень, работящий, спокойный, уверенный в себе. Родилась девочка. Они переехали в Москву, мы помогли купить квартиру, машину. И тут зять потерял работу.
Он так переживал из-за этого, что попал в больницу. Я устроил на лечение, все закончилось благополучно. Возвращаемся с ним из больницы, а дома нас ждет большая радость. Дочь сообщает, что она беременна! Через несколько месяцев УЗИ показывает, что там мальчик. До потолка от радости прыгали!
Через две недели зять звонит:
— Мы приедем, поговорить надо.
Что случилось? Рабочий день, он уже устроился на работу. Почему он не на работе? Почему у него был глухой, непривычный голос?
Приезжают, дочь плачет. Что такое? Разводятся? Какое несчастье? А она:
— Папа, мама, у меня рак! Рак груди.
Как раз накануне у нас в гостях была супружеская пара, там жена тоже перенесла рак, но вылечилась. Я видел своими глазами, что у нее был хороший аппетит, она была веселая, сказали бы танцевать — танцевала бы. Я к ним:
— Вы где лечились? В Германии? Дай контакты! А ты не можешь поговорить с доктором, может он посоветует коллег не в Мюнхене, а в Берлине, где живет моя сестра?
На другое утро мне по электронке пришла цепочка писем. То немцы переписывались до полуночи, описывая друг другу ситуацию и советуясь. В итоге у меня был контакт лучшего хирурга-онколога.
Но кроме того я позвонил и в 62-ю больницу. Анатолий Нахимович сказал:
— Сталик, возьми себя в руки, утром приезжайте.
Тем временем дочь рассказала, что она нащупала опухоль еще два месяца назад. Пошла в поликлинику. Ей сказали идти к маммологу. Но к тому моменту маммолога уже «оптимизировали» и она ждала приема больше месяца.
Ведь я спрашивал, пока у зятя не было работы:
— Деньги нужны? Есть у вас деньги? Возьмите, если надо!
А они не брали, стеснялись, но у моей дочери не было нескольких тысяч рублей, чтобы пойти к платному врачу. Ладно, это была наша ошибка, разумеется. Мои дети неправильно поняли слово «скромность», не там ее применили. Но подумайте, а у скольких женщин в России этих денег неоткуда и взять?! То есть, очень многие не смогут попасть к врачу вовремя точно так же, как и моя дочь.
Ведь маммолог сказал:
— Немедленно в онкологию!
И дочь не хотела нас пугать, ездила куда-то там сама, сдавала анализы, а к нам приехала, когда уже точно было известно — рак, третья стадия, метастазы. Два месяца назад рак только начинался, его тогда надо было начинать лечить!
Спасибо вам большое, оптимизаторы, эффективные менеджеры. Низко кланяюсь вам в ножки. Молю Бога, чтобы вам никогда не испытать того, что я, отец, испытал! А случись чего — вы же небожители, вас вылечат.
Я тоже парень не халам-балам. У меня были деньги — копил на квартиру сыну. Я еще и у друзей одолжил, мне все дали, у кого я попросил. Одноклассница звонила:
— Сталик, у меня есть 12 000 долларов, приезжай, возьми!
— Люда, спасибо, я уже собрал достаточную сумму!
А спустя пол часа опять звонит:
— Сталик, у меня еще миллион рублей лежит. Мне из них только пол миллиона к лету понадобятся на свадьбу дочери, а остальные можешь вернуть, когда будут.
— Спасибо, Люда, если понадобятся, я позвоню, приеду.
У этой Людмилы незадолго до этого мать от рака умерла, она понимала, с чем мы столкнулись. Но у нас не было проблем с деньгами, а у десятков миллионов моих сограждан такие проблемы есть. И вы почитайте дальше о том, как лучше не болеть раком, если денег нет.
Мы приехали в 62-ю. Главврач вызывал завотделением химиотерапии Даниила Львовича Строяковского. Карину куда-то увели, а они стали читать документы и смотреть анализы. Мне сказали:
— Сталик, у Вашей дочери очень тяжелая форма рака. Выживаемость такая: за первый год 50%, за три года — 30%, за пять лет — 10%. Кто живет дольше пяти лет, мы считаем здоровыми.
И дальше:
— Приготовьтесь к тому, что дочку Вы уже потеряли. Будем спасть ребенка.
Вы понимаете, можете вы себе хоть на мгновение представить, что я испытал в тот день?
Но я не собирался сдаваться. Карина проходила экстренное дополнительное обследование, а я уже занимался подготовкой визы, билетами, моя сестра договаривалась о приеме у врача, мои сыновья бегали насчет прописки — надо было прописать Карину так, чтобы она могла лечиться именно в этой больнице.
Д.Л. Строяковский вернулся в кабинет главврача с бумагами.
— Сталик, я посмотрел. В мире изучено всего 18 случаев такого рака во время беременности. Есть один способ. Давайте попробуем. Сначала 4 курса химиотерапии. Потом кесарево сечение. После этого еще химия, но здесь понадобится одно лекарство, которого в России пока нет. Оно очень дорого — примерно 5 000 евро за ампулу. Каждые три недели одна ампула в течении года. Потом операция. Потом радиотерапия.
— Как же делать химиотерапию при беременности?
— Начиная с 4-х месяцев плацента не пропускает химию, мы будем применять специальные лекарства, с осторожностью.
В голове все кружилось, мысли путались.
— Я все-таки повезу ее в Германию. Деньги есть, я не могу экономить на дочери, я не могу рисковать.
— Сталик, в Германии вы попадете в руки посредников, с Вас будут тянуть деньги. Вот за то, что мы сегодня сделали, с Вас там возьмут 10-15 тысяч евро, а потом еще и лечение. Достаточно привезти оттуда то лекарство, о котором мы Вам сказали.
— Нет, я поеду.
Но на другой день я все-таки отвез дочь в больницу и ей прокапали первый курс химиотерапии. Еще через день мы были уже в Берлине.
Благодаря сестре и добытым через друзей контактам в Германии мы обошлись без посредников. Хирург направил к коллеге-химиотерапевту. Женщина-профессор, прекрасный английский, доброжелательная, уверенная в своих силах. Посмотрела на документы и спрашивает:
— У вас есть все анализы, мы доверяем нашим коллегам из 62-й, мы знаем их. Что же вы хотите от нас?
— Напишите, пожалуйста, план лечения.
И она стала писать. Слово в слово все то, что написал Д.Л.Строяковский.
Только про то дорогое лекарство не написала. Я спросил, почему она не хочет применить это лекарство?
— Но это очень дорогое лекарство, мы можем попытаться обойтись без него.
— Послушайте, эти деньги где-то здесь, в Германии, печатают, я их раздобуду. А вот дочку мне жена больше не родит!
Я спрашивал, сколько стоит лечиться в Германии, сколько стоит операция, сколько стоит радиотерапия. Она убеждала меня, что наши хирурги, и особенно в 62-й, ничуть не хуже, чем в Берлинской клинике Шерите. Да, радиотерапию лучше пройти в Германии, там аппаратура лучше, поэтому и врачи опытнее — им просто есть, на чем работать. И в конце сказала:
— Ну, если у вас есть желание лечиться, есть деньги, то вам остается только Богу молиться и все будет хорошо! Да? Договорились?
Мы уже уходили, а я вспомнил:
— Куда же деньги заплатить?
— Там, внизу, есть банкомат. Если желаете, заплатите туда 500 евро.
На сэкономленные деньги я повез дочку в Париж и в Рим. У нас было время до следующего курса химиотерапии и судя по словам немецкого врача ее настроение было очень важно. И я решали — пусть посмотрит красивые города, пусть немного успокоится. Кстати, доктор в Германии очень обрадовалась, когда услышала, что мы уже начали лечение. Сказала:
— Молодцы! Правильно!
После первого курса дочь почувствовала, что опухоль уменьшилась. УЗИ подтвердило ее предположение. После второго и третьего сеанса опухоль оставалась в тех же пределах, не росла, но и не уменьшалась. А после четвертого опухоль вновь стала расти и нам сказали срочно делать кесарево сечение. Ребенку в утробе было 7,5 месяцев.
Вот таким мы его увидели в первый раз.
Таким он стал ко дню, когда должен был родиться. Здесь нашему внуку ровно девять месяцев, если считать от зачатия.
Огромное спасибо врачам областного перинатального центра за весь их труд, за щедрость души, за то, что они выходили его, не побоялись взяться за очень сложный случай.
Сразу после рождения внука нам предстояла другая химиотерапия, с применением того самого — нового и дорогого препарата Перьетта, который предстояло привезти из Германии.
У моей сестры в Берлине есть хорошая знакомая, врач, коренная немка, вышедшая замуж за серба и принявшая православие. Она обзвонила все аптеки Берлина и нашла ту, в которой нам согласились продать Перьетту с минимальной наценкой. Я прилетел в Берлин, купил пять ампул и вспомнил о том, что в ЕС существует система возврата налогов «такс-фри». Но аптекарь даже ничего не слышал о специальных чеках, которые надо было оформить. Сестра объяснила ему, он пошел искать информацию в интернете, распечатал бланк, аккуратно заполнил его и мы поехали в аэропорт.
В аэропорту таможенник удивился сумме на бланке и спросил:
— Что это у вас такое дорогое?
Я показал ампулы и объяснил, почему они мне нужны. Неожиданно таможенник перешел на русский (видимо, учил его в школе):
— Если Вы отдадите эти документы здесь, в аэропорту, в следующее окно, то получите только 10-11% от суммы, остальное фирма возьмет себе. Это очень большие деньги, они Вам еще понадобятся. До Вашего рейса еще есть время. Поезжайте обратно в аптеку, отдайте эти документы аптекарю и он должен вернуть Вам 19%.
Надо было видеть лицо аптекаря — на нем было написано все, что он подумал о себе. «Зачем я связался с этими русскими!»
Но когда ему все объяснили и после долгих консультаций с налоговой и таможней он вышел, держа пачку денег в руках и сказал:
— Йа, йа, все правильно, я Вам должен вернуть, вот айн, цвай, драй. и один евроцент!
В итоге лекарство нам обошлось почти вдвое дешевле, чем мы думали.
Лекарство начало действовать чудодейственным образом. Через неделю дочь сказала мне, что она щупает пальцами и понимает, что опухоль распалась на несколько крупинок. Через три недели, когда я вез ее на следующую процедуру, она сказала, что там осталась небольшая опухоль, размером с рисовое зерно. УЗИ подтвердило ее предположение!
Спустя несколько дней позвонил Д.Л.Строяковский:
— Сталик, еще у одной женщины такой же диагноз, как у Вашей дочери. Но у нее все очень запущенно, уже четвертая стадия и метастазы везде. Вы можете помочь ей купить такое лекарство?
Мне позвонила Юлия Белоусова. Я стал ей объяснять. А она говорит:
— Хорошо, я через две недели визу оформлю, слетаю.
Я от возмущения перешел на «ты»:
— Ты что? Ты понимаешь, что ты говоришь? Какие две недели? Приезжай ко мне, я дам тебе лекарство, завтра же сделай! Потом слетаешь и привезешь мне!
Мы подружились, стали часто созваниваться и летали в Берлин за лекарством по очереди. Хорошая женщина Юля, у нее отличный парень муж, Дмитрий, у них двое детей-подростков. Мне было очень важно, чтобы Юля тоже осталась жить. А жить она будет столько, сколько будет колоть эту Перьетту. Так говорят врачи, по крайней мере.
Семья Юли и Дмитрия была хорошо обеспеченной, но и их деньги стали стремительно таять. Она звонила мне, плакала:
— Я так хотела достроить этот дом, а теперь его надо продавать, в кризис, за пол цены.
И вдруг однажды она говорит:
— Сталик, а Вы знаете, что на Московскую область поступило небольшое количество Перьетты, государство закупило?
И я пошел в Госдуму, в Комитет по здравоохранению. Пришел, все рассказал. Меня выслушал председатель Комитета, депутат Калашников С.В. и сказал:
— Мы постараемся вам помочь. Идите к моему помощнику, напишите заявление, он будет заниматься Вашим вопросом.
Я пошел к помощнику и схитрил. Пусть простит меня Сергей Вячеславович Калашников, но я вписал в заявление вторую фамилию — Юлия Белоусова.
Через два месяца помощник сообщил радостную весть, что принято положительное решение о закупке лекарства для моей дочери и Юлии. Но теперь, согласно Закону о госзакупках, наш лот выставлен на торги и надо ждать положенное время.
Послушайте, пожалуйста, внимательно, вчитайтесь в эти строки. Это — лекарства от рака. От рака люди, порой, умирают за считанные недели. Сгорают, как спички. Но лекарства от рака надо закупать по Закону о госзакупках. И ждать положенное время. Ни одним днем раньше!
Вот у меня и у Юли еще оставались деньги, мы могли покупать это лекарство самостоятельно. Но людей, которые могут позволить себе такие покупки, хорошо, если считанные проценты. А остальные?!
Дождались! Нам выдали по три ампулы на руки. Остальные ампулы пообещали выдать потом. Но спустя два месяца мы пошли в аптечный пункт, а. лекарств нет, не поступили. Я снова полетел в Берлин. Через месяц опять нет. И опять. Я уже не стал беспокоить депутата, а позвонил его помощнику. Тот возмутился:
— Как это так? Для вас закуплено на весь курс лечения! Я выясню.
Выдали по две ампулы. И опять нет. Опять слетал в Берлин, опять позвонил в Госдуму. Выдали еще по две ампулы.
На третий раз поднялся большой скандал и оставшиеся ампулы выдали все сразу.
Знаете, как выдавали эти лекарства? Без паспорта, без подписи. Пришел Дмитрий, «я — муж больной Юлии Белоусовой» и ему выдают три ампулы стоимостью 900 000 рублей. Понимаете, кому и зачем нужна мутная вода в этом деле?
Да ровно тем, кто торгует этими лекарствами по интернету: https://aptekamos.ru/apteka/price.html? >Эти лекарства не должны продаваться врозницу. Считайте, что каждая ампула — заигранная у кого-то. Понимаете, да? Есть люди, которые сами решают, кто должен видеть красно солнышко, кто должен гладить ребенка по головке, а кто нет. И перераспределяют годы и месяцы жизни тех, у кого нет денег в пользу тех, у кого деньги есть.
ДАЛЬНЕЙШАЯ СУДЬБА 62-й больницы
Онкологических больниц много. Есть такие, где врачи чуть менее равнодушны, есть такие, где равнодушны чуть менее, чем полностью. Многие смирились с тем, что их пациенты не получают лекарств, оперируются на допотопной аппаратуре, не имеют возможности сделать КТ.
62-я больница — замечательная. Помимо Карины и Юли в этой больнице за прошедшее время вылечились несколько моих знакомых. Мой близкий друг, тоже врач из Ферганы, повез сына в Израиль. Я убедил его вернуться и лечиться здесь, в 62-й. Мой друг, сам КМН, реаниматолог, поначалу очень переживал. Но когда мы пришли с ним в больницу и хирург показал на компьютере видеозапись операции, где из сантиметровых трубочек то скальпели выходят, то «швейные машинки», то пинцеты, зажимы какие-то — в общем, это все было похоже на фантастику, на фильм из будущего, только тогда мой друг сказал:
— Да, я и не мечтал такое увидеть! Аппаратура у них, конечно, сильнейшая.
Вот, что его сын написал мне, цитирую:
Моя история:
В Питере, в частной клинике, поставили диагноз «опухоль желудка». Предложили выжидательную тактику — будет ли прогрессировать опухоль. Но родители убедили, что нужно ехать в Израиль- за высокими технологиями (дообследоваться и там же прооперироваться, если нужно). Поехал. Там продублировали все те же обследования в том же виде, только денег слупили в разы больше. Предложили операцию. Пока ждал результатов их обследования, вернулся в РФ и обследовался в 62-й московской онкологической больнице. Заключение и действия израильтян были такими же, как и в 62-й-нужно оперировать. Операцию предложили такую же (лапароскопическое удаление опухоли), но только в Израиле за это заломили сумму в 22 тыс. долларов, да ещё и с оговорками, что это «не окончательная стоимость», что она ещё может возрасти в зависимости от различных обстоятельств (типа удлинение продолжительности операции, необходимость » внутриоперационных» обследований и пр. ) В платном отделении 62-й операция обошлась мне в 100 тыс. руб. Результатом доволен. Больница понравилась: грамотный, доброжелательный персонал, современное оборудование, чистота и уют. Большое спасибо главному врачу больницы Махсону Анатолию Нахимовичу за организацию работы и спасибо лечащим врачам доктору Канеру Юрий Юрьевичу и Юрий Дмитриевичу.
Фамилию Юрий Дмитриевича не знаю.
Таких, вернувшихся к нормальной жизни пациентов, я лично знаю еще несколько человек. Ну, что там говорить, вот, посмотрите на мою дочь, это фотографии с дня рождения моего внука:
источник